"Елизавета Манова. Рукопись Бэрсара" - читать интересную книгу автора - Нет, - сказал он совсем тихо, - еще нет. Поймешь в Ираге. Будешь
жить в предместье. Не лезь в город. В крайнем - понимаешь? в крайнем! - случае можешь обратиться к Таласару. Только к нему. - Ладно. Хоть одну связь дашь все-таки? - Нет. Нужен будешь - найдут. - А если нет? - Хорошо бы. - Он глядел на меня, и в глазах его была тоска и почему-то стыд; словно он безнадежно виноват передо мной. - Тилам, ты продержись, а? Доживи до весны... пожалуйста! А через несколько часов мы расстались. Они ушли, а я остался один в лесной избушке дожидаться проводника. И снова был путь - уже пешком. Мы вышли в шорох окрепшего за ночь мороза, в тяжелый малиновый рассвет, и день мелькал и кружился в заснеженных кронах, пока не раскрылся во всю ледяную синь над белым простором замерзшей реки. Мы шли по укутанной снегом реке; молчал мой угрюмый спутник, молчал и я, а день все тянулся, сверкающий и холодный, тревожный день, как нейтральная полоса между двумя отрезками жизни. А потом за поворотом открылся Квайр - и граница осталась позади. Он стоял на высоком берегу - весь серый и золотой; серая линия стен, оттененных полоской снега, угловато-изящный рисунок серых башен, а за ними нестерпимое в солнечной синеве золотое сияние шпилей. В наезженную дорогу превратилась река: люди, сани, ржание, голоса, истоптанный снег. Мы уже шли в толпе; выбрались вместе с нею на берег, прямо в грязные объятия Ирага. Дорога разрубила Ираг пополам; она текла сама по себе, шумела, клубилась, запихивала толпу в узкую щель надвратной башни, и предместье пугливо отшатывалось от нее, заслонялось жердями хилых заборов, отплевывалось потеками замерзших помоев. Здесь не было монолитного единства, как в добротных избах Оружейного конца: сами по себе торчали жалкие домишки, подозрительно косясь на соседей, загораживали мусором проходы. Это были работающие домишки: тучи дыма и угарный дух железа, вопли дерева и грохот молотков окружали их, и мусор тоже был рабочий: горы шлака и золы, багровеющие груды черенков, растрепанные кучи желтых стружек - но я все равно уже не верил им. Мы все шли и шли. Петляли в переулках, лезли в дыры, перелезали через плетни и очутились перед кузницей. Провожатый жестом велел обождать и канул в ее нутро. За хозяином. Был тот жилист, ростом почти с меня; копоть въелась в складки длинного, худого лица и даже на носу была полоса сажи. - Вот, - сказал проводник и ткнул в меня пальцем. Натянул капюшон и молча исчез. Довольно обидно, все-таки почти сутки вдвоем.... - Здравствуй, хозяин, - сказал я. - Меня зовут Тилар. - Ирсал, - он черной ладонью раскрасил лицо и молча повел меня в угол двора, в низкий бревенчатый дом. В доме были лишь кислая вонь, стол с парой лавок, да куча детей. Две чумазых мордочки выглянули с полатей, захихикали и исчезли, и тотчас |
|
|