"Анатолий Тимофеевич Марченко. Третьего не дано (Советский военный роман) " - читать интересную книгу автора

интернационал. Наш человек или не наш - вот в чем гвоздь.
- Наш, об чем разговор! - степенно откликнулся старый рабочий Петр
Авксентьевич. Лицо его было изъедено оспой. Он старательно вытирал ветошью
крепкие узловатые пальцы, масляно отсвечивавшие при свете лампы. - Лафара
как неблагонадежного из университета в шестнадцатом вышибли? Вышибли. Ко
всему прочему, где он находился в октябре прошлого года? А был он вместе с
нами, на одной баррикаде. Так об чем разговор!
Он хотел еще что-то добавить, но уже поднялся Семеныч - пожилой, с виду
добродушный рабочий.
- Тут Снетков буровил - ересь одна, и точка. Ему, Андрей Савельич, коль
ты есть наш секретарь, надобно политграмоту вдолбить. Пущай зубрит на
здоровье: лоб не вспотеет - котел не закипит. Лафар - наш, категорически.
Однако вот какая думка меня грызет: завод без рабочих - разве это завод?
Сам посуди: вчерась в Красную Армию проводили. И позавчерась. И
позапозавчерась. А сегодня Чека тут как тут. Для себя кадру требует. А
завод? Закрыть ворота - и айда по домам, кто уцелел? Иль ты, Савельич,
один на всех станках отыграешься? Никто об том не желает думать, и точка.
- Снеткова мы выучим, тут вопрос ясный. А только, выходит, и тебя,
Семеныч, к политграмоте надобно подвести, - лукаво прищурился секретарь. -
Радеет скоморох о своих домрах, а ты, видать, - о своем гудке. Ты, к
примеру, допрежь того, чтоб в колокола бухнуть, спросил себя: а зачем она
существует, эта самая ВЧК? И какая перед ней задача на сегодняшний день?
Выходит, не спросил. А ты вслух само название глаголь: "Чрезвычайная... по
борьбе с контрреволюцией..." С контрреволюцией! И - Чрезвычайная! Так как
же мы не дадим этой самой Чрезвычайной свою самую главную кадру? Ну
ответь, как? Ты тут, Семеныч, хоть, к примеру, и старый наш рабочий, можно
сказать, ветеран, очень ошибочное словцо ввернул: для себя. Нет, дорогой
ты наш товарищ, не для себя! Для нас с тобой она кадру требует, для всей
диктатуры пролетариата! И создал ее сам Владимир Ильич. - Секретарь
помолчал. - А ты чего, Снетков, руку тянешь? Не дошло?
- Дошло, - смущенно признался Снетков. - А только Семеныч меня не так
уразумел. Глухой он, извиняюсь, или как понимать? Я что? Я - чтоб на
Лубянке ребята были во! Свои в доску, самый что ни на есть рабочий класс!
После дотошного обсуждения ячейка единодушно записала:
"Принимая во внимание, что т. Лафар вышел из трудовой семьи и храбро
громил юнкеров в октябре 17-го и что он весь устремленный в мировую
революцию, считать, что т. Лафар как коммунист и рабочий может пригодиться
для работы во Всероссийской чрезвычайной комиссии товарища Дзержинского".
После собрания Мишель подошел к секретарю, порывисто воскликнул:
- Спасибо! Настоящий ты, Андрей Савельич, человек!
Секретарь смущенно заморгал близорукими глазами:
- Ты это, к примеру, брось. Дождусь, когда Дзержинский тебя похвалит...
...Мишель плотнее надвинул на лоб фуражку, решительно направился к
подъезду.
У председателя ВЧК только что закончилось совещание. В маленьком
кабинете, тесно сгрудившись у стола, сидели чекисты, но Мишель видел
сейчас только Дзержинского. Именно таким и представлял его: стремительным,
по-юношески стройным, с глазами, в которых бушевало пламя - горячее и
неистовое.
- Значит, хотите... - начал Дзержинский, читая рекомендацию.