"Олег Маркеев. Хроники Нового Средневековья" - читать интересную книгу автора

А Капитан со свойственной скандинавам флегматичностью сразу же ставил
под вопрос необходимость освободительной борьбы в странах третьего мира. Но
дело было не в национальной склонности к д демократии и шведской модели
социализма. Однажды, изрядно перепив, он признался Шуту, что у него уже
давно отобрали лицензию на управление судном, любым: от крейсерской яхты до
жалкой шлюпки. Капитан умолял сохранить это невольно вырвавшееся признание в
тайне, и с тех пор Шут не знал, на чью сторону встать в регулярно
вспыхивающих ссорах. Он любил Капитана и Партизана. Это были его
единственные друзья. Других судьба уже не пошлет.
- Гад ты. Продался. - Партизан встал, покачнулся на отяжелевших ногах и
уперся кулаками в стол. ? Там же люди страдают!
- Они везде страдают, - философски изрек Капитан, пыхнув трубкой. Он
был уже на той стадии опьянения, когда неожиданно проклевывался тягучий
прибалтийский акцент.
- Ну и сиди здесь, кисни от скуки! Я его возьму. - Партизан перенес
тяжесть на одну руку и освободившейся ткнул Шута в плечо. - Пойдешь со мной,
камрад?
Шут вздрогнул. Впервые Партизан предложил ему пойти на войну.
" Плохо дело, - подумал он. - Видно, совсем разбередило мужика. Добром
это не кончится".
- Пойду, - кивнул Шут.
Партизан плюхнулся рядом на скамью, сграбастал Шута в объятия и смачно
расцеловал в обе щеки.
- Родной ты мой! Ты даже не знаешь, как здорово это будет. - Он одной
рукой прижал Шута к себе, другой стал разливать вино по стаканам. - Слушай,
брат, слушай! Мы высадимся ночью. По грудь в воде добредем до берега.
Болотом обойдем посты и скроемся в сельве. Будем идти всю ночь. Ночь и день,
ночь и день, ночь и день... Пока не растворимся в зеленом море, пока ноздри
не устанут проталкивать в легкие насыщенный испарениями и ароматами воздух,
а глаза не устанут отражать зелень листвы, заляпанную огненными лепестками
магнолий. Обезьяны будут бросать в нас сочащиеся пьяным соком плоды,
попугаи, раскрашенные, как проститутки, станут орать нам в след наши
собственные мысли, ручьи из красных муравьев потекут по нашим следам,
отравленные стрелы, вылетая из чащи, упадут к нашим ногам, увязнув в нашем
дыхании, полном проклятий и молитв, ягуары станут окликать нас по ночам
голосами некогда любимых женщин, изумрудные змеи, скользя по лианам, будут
слизывать слезы, выедающие наши глаза. А когда мы забудем последнее
воспоминание, когда соленый пот растворит морщины на наших лицах, когда
Южный крест выжжет свое тавро на наших зрачках и миллиарды москитов выцедят
нашу кровь до последнего красного шарика, сельва распахнет свои горячие
обьятия, горячие и удушливые, как объятия мулатки, опьяненной ромом и
похотью. Она распахнет объятия и вытолкнет нас к прозрачному ручью, чья вода
холоднее поцелуя смерти и прозрачнее слезы Спасителя. Через тысячу миль этот
ручей превращается в мощную реку, непокорную, как судьба. Там, у истока реки
Ориноко мы и разобьем лагерь. Пройдет сезон дождей, ручей помутнеет и выйдет
из берегов, затопив маленькую долину. И тогда мы двинемся в поход. Вниз по
реке. И ничто не сможет остановить нас, как ни что не может остановить реку,
несущуюся на встречу Океану. Нельзя остановить Ориноко. Нельзя остановить
Любовь. Нельзя остановить Революцию! - Партизан грохнул кулаком по столу,
свесил голову и замолчал.