"Габриэль Гарсия Маркес. За любовью неизбежность смерти (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Все молчали. Продолжая говорить, сенатор оторвал листок от
календаря и сложил из него бумажную бабочку. Просто так,
машинально, он бросил ее в струю воздуха от вентилятора, и
бабочка, описав круг, выпорхнула в приоткрытую дверь. Сенатор
говорил спокойно, так как не смог бы говорить никогда, если бы
не вступил в тайный сговор со смертью.
- В таком случае, - сказал он, - мне не нужно повторять
то, что вы и сами прекрасно знаете: в моем переизбрании вы
заинтересованы больше меня, потому что я гнилой водой и
индейским потом сыт по горло, а вы, наоборот, этим живете.
Когда бумажная бабочка вылетела в переднюю, Лаура Фарина
сразу же ее увидела. Увидела она одна, потому что охранники
спали сидя, обхватив руками винтовки, на скамейках со спинками.
Огромная бабочка с рисунками на крыльях сделала несколько
кругов, потом лист бумаги развернулся и прилип к стене. Лаура
Фарина попробовала оторвать его ногтями. Один из охранников,
разбуженный звуком аплодисментов, раздавшихся в соседней
комнате, сказал, что попытка ее напрасна.
- Не оторвешь, - пробормотал он сквозь сон, - потому
что она нарисована на стене.
Лаура Фарина снова уселась на стул, и как раз в это время
начали выходить заседавшие. Сенатор, держась за ручку двери,
стоял в дверном проеме и увидал Лауру Фарину, только когда
передняя опустела.
- Что ты здесь делаешь?
- C'est de la part de mon pиre, - ответила она.
Сенатор понял. Он пристально посмотрел на спящего
охранника, потом на Лауру Фарину, чья немыслимая красота в один
миг одержала победу над его болью, и подумал, что за него все
уже решила смерть.
- Входи, - сказал он ей.
Лаура Фарина остановилась, словно зачарованная, в дверях:
по комнате порхали, как вылетевшая к ней бабочка, тысячи
банковских билетов. Но Онесимо Санчес выключил вентилятор, и
банкноты, которые уже ничто не поддерживало в воздухе, стали
опускаться на пол и на все вещи в комнате.
- Видишь, - улыбнулся сенатор, - даже дерьмо летает.
Лаура Фарина чувствовала себя школьницей. У нее была
гладкая тугая кожа, того же цвета и той же солнечной плотности,
что и сырая нефть, и волосы ее были как грива молодой кобылицы,
а от огромных глаз исходило сияние ярче света. Сенатор
проследил за лучом ее взгляда и в конце его увидел страдающую
от селитры розу.
- Это роза, - сказал сенатор.
- Я знаю, - отозвалась она чуть смущенно, - я такие
видела в Риоаче.
Сенатор сел на походную кровать и, продолжая говорить о
розах, начал расстегивать свою рубашку. На боку, там, где,
предполагал он, у него находилось сердце, была корсарская
татуировка: сердце, пронзенное стрелой. Он швырнул влажную