"Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества (роман)" - читать интересную книгу автора

перемирие и усиленно принялись вязать приданое из шерсти двух
цветов: голубой - на случай, если родится мальчик, и розовый
- если на свет появится девочка. Ремедиос будет последней, о
ком подумает через несколько лет Аркадио, стоя у стены в
ожидании расстрела.
Урсула объявила строгий траур, закрыла все окна и двери,
без крайней необходимости никому не разрешалось ни входить в
дом, ни выходить из него: она запретила на целый год громкие
разговоры и повесила на стену, возле которой в день похорон
стоял гроб с телом Ремедиос, дагерротип покойной, увитый черной
лентой, а под ним негасимую лампаду.
Следующие поколения Буэндиа, неизменно поддерживавшие в
лампаде огонь, испытывали замешательство при виде этой девочки
в плиссированных юбках, белых ботинках и с бантом из органди на
голове: им никак не удавалось совместить ее с традиционным
представлением о прабабушке. Амаранта взяла Аурелиано Хосе на
свое попечение. Она надеялась обрести в нем сына, который
разделит с ней одиночество и смягчит страдания, терзавшие ее
потому, что, вопреки ее желанию, но по вине ее безрассудных
молитв, экстракт опия попал в кофе Ремедиос. По вечерам в дом
на цыпочках входил Пьетро Креспи с черной лентой на шляпе,
чтобы нанести молчаливый визит некоему подобию Ребеки; в своем
черном платье с длинными, до запястий, рукавами она казалась
совершенно обескровленной. Сама мысль о назначении нового дня
для свадьбы выглядела бы теперь святотатством, и помолвка
превратилась в вечные узы, в наскучившую, никого уже не
интересующую любовь, словно решение судьбы тех влюбленных, что
гасили лампы и целовались в темноте, было оставлено на волю
смерти. Потеряв надежду, Ребека совершенно пала духом и снова
принялась есть землю.
И вдруг, когда с начала траура уже прошло немало времени и
в галерее возобновились собрания вышивальщиц крестиком, среди
мертвенной тишины знойного дня, ровно в два часа, кто-то с
такой силой толкнул парадную дверь, что весь дом ходуном
заходил; Амаранте и ее подругам, сидевшим в галерее, Ребеке,
сосавшей палец в своей комнате, Урсуле на кухне, Аурелиано в
мастерской и даже Хосе Аркадио Буэндиа под одиноким каштаном -
всем показалось, будто здание разваливается от начавшегося
землетрясения. На пороге возник человек необыкновенного вида.
Его квадратные плечи едва умещались в дверном проеме. На бычьей
шее висел образок Девы Исцелительницы, руки и грудь были сплошь
покрыты загадочной татуировкой, а правое запястье плотно сжато
медным браслетом-талисманом. Кожа выдублена солеными ветрами
непогоды, волосы короткие и торчащие, как грива мула,
подбородок решительный, а взгляд печальный. На пришельце был
пояс в два раза толще лошадиной подпруги, высокие сапоги со
шпорами и подкованными железом каблуками, от его поступи все
дрожало, как во время сейсмического толчка. Он прошел через
гостиную и залу, неся на руке изрядно потрепанную переметную
суму, и, подобно удару грома, ворвался в тишину галереи с