"Габриэль Гарсия Маркес. Невероятная и печальная история о простодушной Эрендире и ее бессердечной бабушке" - читать интересную книгу автора

- Не будь дуралеем, - сказала она фотографу. - Посмотри, как идут дела
у сенатора Онесимо Санчеса, и все потому, что он возит с собой музыкантов.
- И категорически заключила: - Короче, либо плати свою часть, либо иди
своей дорогой. Несправедливо, что весь груз расходов ложится на плечи этой
бедняжки.
- Я пойду своей дорогой,- сказал фотограф.- В конце концов, я прежде
всего художник.
Бабушка пожала плечами и занялась музыкантом. Она протянула ему пачку
банкнотов: ровно столько, сколько было указано в книге.
- Двести пятьдесят четыре пьесы, - сказала она, - по пятьдесят сентаво
каждая, плюс тридцать две в воскресные и праздничные дни по шестьдесят
сентаво, итого сто пятьдесят шесть двадцать.
Музыкант не взял деньги.
- Итого сто восемьдесят два сорок, - сказал он. - Вальсы дороже.
- Это почему?
- Потому, что они самые грустные, - ответил музыкант.
Бабушка заставила его взять деньги:
- Ладно, на будущей неделе ты сыграешь две веселые вещи за каждый
вальс, и мы в расчете.
Музыкант не понял бабушкиной логики, но, ломая голову над заданной
головоломкой, принял деньги.
В этот момент обезумевший ветер чуть не сорвал шатер, и во внезапно
наступившем затишье прозвучал отчетливо и мрачно крик совы.
Эрендира не знала, как скрыть свое беспокойство. Когда она заперла
сундук с деньгами, спрятала его под кроватью и, дрожа, протянула ключ
бабушке, та поняла, что Эрендире страшно.
- Не бойся, - сказала она. - В ветреные ночи всегда кричат совы.
Однако в ее голосе уже не было такой же уверенности, когда она
обратилась к фотографу, тащившему к выходу свой аппарат.
- Если хочешь, оставайся до утра, - сказала она. - Этой ночью смерти не
спится.
Фотограф, тоже слышавший крик совы, все-таки не изменил своих намерений.
- Оставайся, сынок, - настаивала бабушка. - Хотя бы потому, что я к
тебе хорошо отношусь.
- Но за музыку я платить не буду, - сказал фотограф.
- Нет,- ответила бабушка.- Так не пойдет.
- Видите? - сказал фотограф. - Никого вы не любите.
Бабушка побледнела от гнева.
- Ну и проваливай, - сказала она. - Недоносок.
Ее так задело оскорбление, что, пока Эрендира готовила ее ко сну, она
на все лады продолжала ругать фотографа. "Пащенок, - ворчала она. - Что
этот ублюдок понимает в чужом сердце!" Эрендира не обращала на нее
внимания, мучимая неуверенностью, а в затишье сова с прежней
настойчивостью звала ее. Наконец бабушка улеглась, соблюдая строгий
ритуал, принятый в древнем особняке, и, пока внучка обмахивала ее веером,
переборола в себе злобу и вновь вдохнула кристальный воздух воспоминаний.
- Придется тебе встать пораньше,- сказала она затем, - и вскипятить мне
настой для ванны до того, как придет народ.
- Хорошо, бабушка.
- В оставшееся время выстирай грязное белье индейцев, тогда на будущей