"Габриэль Гарсиа Маркес. Десять дней в море без еды и воды" - читать интересную книгу автора

плоту со мной еще один моряк!
- Почему ты не поел? - спросил Хайме. И я отчетливо помню, что ответил:
- Потому что меня не захотели покормить. Я попросил яблок и мороженого,
а мне не дали. Не знаю, куда они их спрятали.
Хайме промолчал. А потом снова указал мне, в каком направлении искать
Картахену. Я посмотрел туда и увидел огни порта и пляшущие на воде буйки.
- Мы уже подплываем. - Я сказал это, глядя на портовые огни: сказал без
всякой радости, словно после обычного плавания. Затем предложил Хайме
немного погрести вместе. Но его уже не было. Он ушел. Я сидел на плоту один,
и огни порта оказались первыми лучами солнца. Первыми лучами моего третьего
дня одиночества в море.

* Спасательное судно и остров людоедов

Вначале каждый день связывался в моей памяти с каким-либо событием:
первый, 28 февраля, с катастрофой. Второй - с самолетами. Третий же был
самым ужасным: в тот день не случилось ничего особенного. Плот несся,
подгоняемый ветром. Сил грести у меня не было. Небо затянуло тучами, я
замерз и, не видя солнца, потерял ориентировку, в то утро я не знал, откуда
ждать самолета. У плота нет ни носа, ни кормы. Он квадратный и порою
движется боком, постоянно вертясь волчком. И когда ориентироваться не по
чему, то невозможно понять, куда ты плывешь: вперед или назад. Ведь море
везде одинаковое. Бывало, я ложился на заднюю часть плота - заднюю по
направлению движения. Ложился и клал на лицо рубашку. А когда вставал,
задняя часть оказывалась передней. И я не мог определить, то ли плот стал
двигаться в другом направлении, то ли он просто повернулся вокруг своей оси.
Нечто подобное случилось на третий день и со временем.
В полдень я решил сделать две вещи: во-первых, закрепил весло на одном
из концов плота, чтобы иметь представление о его движении. А во-вторых,
нацарапал ключами на борту несколько черточек, по одной на каждый прошедший
день, и подписал под ними даты. Провел первую черточку и накорябал цифру
"28".
Потом прочертил вторую и написал "29". Возле же третьей черточки,
обозначавшей третий день, я поставил цифру "30". Так возникла еще одна
путаница. Я считал, что дело происходит 30 февраля, а было 2 марта. Но
ошибку я заметил лишь на четвертый день, когда принялся размышлять, сколько
в этом месяце дней: тридцать или тридцать один. Только тогда мне вдруг
пришло в голову, что катастрофа произошла в феврале, и - глупость,
конечно! - из-за этой ошибки я перестал ориентироваться во времени. На
четвертый день я уже не был уверен в том, что правильно вел счет дням своего
пребывания на плоту. Сколько их было? Три? Четыре? Пять? Если судить по
царапинам - не важно, относились они к февралю или к марту, - то я пробыл на
плоту три дня. Но я не был в этом уверен, равно как и не мог сказать
наверняка, куда движется плот: вперед или назад. Поэтому я предпочел пустить
все на самотек, чтобы не породить еще большей путаницы, и окончательно
разуверился в том, что меня спасут.
Я до сих пор ничего не ел и не пил. Думать уже не хотелось, тем более
что я с трудом мог мыслить связно. Опаленная солнцем кожа страшно горела и
пошла волдырями. На военно-морской базе инструктор предупреждал нас, что ни
в коем случае нельзя подставлять солнцу спину, это вредно для легких. Помимо