"Габриэль Гарсиа Маркес. Скверное время" - читать интересную книгу автора

Падре подождал, пока утихнет последний отзвук. Потом, взявшись за
веревку обеими руками, намотал ее на запястья и принялся с торопливым
рвением звонить в потрескавшуюся бронзу колоколов. Ему исполнился шестьдесят
один год. В его возрасте управляться с колоколами было уже весьма тяжело, но
он всегда собственноручно сзывал паству к мессе, и это укрепляло его дух.
Под звон колоколов Тринидад вошла с улицы в церковь через боковую дверь
и сразу же направилась в угол, где накануне вечером расставила мышеловки.
Там ее глазам открылась картина, вызвавшая у нее одновременно чувства
отвращения и радости: небольшое мышиное побоище.
Открыв первую мышеловку, она взяла мышь указательным и большим пальцами
за хвост и бросила ее в картонную коробку. В это время падре Анхель открыл
выходящую на площадь дверь.
- Доброе утро, падре, - сказала Тринидад.
Но красивый баритон священника не прозвучал ей в ответ; безлюдная
площадь, дремлющий под струями дождя миндаль, неподвижный городок в эти
тоскливые мгновения октябрьского рассвета вызывали у него гнетущее чувство
беззащитности и одиночества. Но когда слух его привык к шуму дождя, он
уловил доносящиеся издали, со стороны площади, чистые и какие-то нездешние
звуки кларнета Пастора. Только тогда он ответил на приветствие.
- Пастора не было с теми, кто пел серенаду, - добавил он затем
утвердительно.
- Да, не было, - подтвердила Тринидад, подойдя к нему с коробкой, где
лежали мертвые мыши. - Он был с гитаристами.
- Битых два часа они пиликали какую-то глупую песенку, - сказал
падре. - "От слез моих разольется море". Так, кажется, я не ошибся?
- Это новая песня Пастора, - сказала Тринидад.
Застыв у двери, падре неожиданно для себя оказался во власти очарования
музыки. Уже многие годы слушает он игру Пастора на кларнете: ежедневно,
ровно в пять утра, прислонив к жердям своей голубятни скамейку, в двух
кварталах отсюда, садится тот и начинает упражняться на инструменте. Словно
городок этот обладает неким удивительно точным механизмом: сначала часы
отбивают пять ударов - пять утра, затем - зовущий на мессу колокольный звон,
а потом уж - кларнет Пастора во дворе его дома, очищающий дивными и чистыми
нотами воздух, что насыщен запахом голубиного помета.
- Музыка хорошая, - ответил падре, - но слова-то глупые. Слова можно
переставлять туда-сюда и обратно, и все одно и то же. "Унесет меня этот сон
в море твоих ладей".
Улыбаясь собственной остроте, он повернулся и направился к алтарю,
чтобы зажечь на нем свечи. Тринидад последовала за ним. На ней был белый
длиннополый халат с рукавами, доходившими до самых кистей, перехваченный
шелковым голубым поясом, - такую одежду носили миряне ее конгрегации. На ее
лице под сросшимися на переносице бровями сверкали черные блестящие глаза.
- Они всю ночь крутились где-то рядом, - сказал падре.
- У Маргот Рамиреса, - рассеянно ответила Тринидад, потряхивая коробкой
с дохлыми мышами. - Но этой ночью было кое-что похлеще, чем серенады.
Падре приостановился и задержал на ней пристальный взгляд своих
тускло-голубых глаз:
- Так что же было?
- Анонимки, - ответила Тринидад. И брызнула нервным смешком.