"Габриэль Гарсиа Маркес. Скверное время" - читать интересную книгу автора

к поясу, склеенные теплой, еще живой кровью перья сбились в большой ком.
Алькальд смахнул его рукой. Рубаха была разодрана, а ременная пряжка
разломана на куски. Рана уже не кровоточила.
- Беднягу угробили из ружья, с каким только на ягуара и ходить, -
заметил один из мужчин.
Алькальд встал, обтер руки от окровавленных перьев о стойку голубятни,
а потом, не отрывая взгляда от тела, вытер руку о пижамные брюки и,
обратившись к собравшимся, предупредил:
- Не трогайте его.
- Он так и будет лежать, что ли? - спросил один из мужчин.
- Нужно оформить опознание убитого, - ответил алькальд.
В доме заголосили женщины. Сквозь всхлипы, рыдания и удушливые запахи,
не дававшие, казалось, воздуху доступа, алькальд направился к выходу и у
двери столкнулся с падре Анхелем.
- Он умер! - оторопело воскликнул падре.
- Как собака, - ответил алькальд.
Дома, окаймлявшие площадь, были открыты. Дождь уже прекратился, но
плотное, как войлок, небо низко висело над крышами, не оставляя ни единой
лазейки для солнца. Взяв алькальда под руку, падре Анхель задержал его.
- Сесар Монтеро - человек добрый, - сказал он, - и все это произошло,
должно быть, из-за помрачения рассудка.
- Вы правы, падре, - нетерпеливо сказал алькальд - Но не беспокойтесь,
с ним ничего не случится. Идите в дом, вы нужны там.
Алькальд приказал полицейским снять пост у дверей, а сам решительно
зашагал прочь. Тут державшаяся поодаль толпа прихлынула к дому Пастора.
Алькальд вошел в бильярдную: здесь его ждал полицейский со сменой чистой
одежды - лейтенантской формой.
В это время бильярдная обычно не работала. Но сегодня, хотя еще не было
и семи, она была уже набита битком. У четырехместных столиков или же прямо у
стойки несколько мужчин прихлебывали кофе. Большинство были еще в пижамах и
домашних тапочках. Алькальд при всех разделся, вытерся до пояса пижамными
брюками и молча стал одеваться, прислушиваясь к разговорам и комментариям
посетителей. Когда он выходил из бильярдной, в голове его уже в мельчайших
подробностях сложилась четкая и достоверная картина случившегося.
- Любого, кто будет мутить воду в городе, упрячу в каталажку, - с
порога крикнул он публике. - Так и знайте!
Не отвечая на приветствия, он пошел по булыжной мостовой, прекрасно
понимая, насколько сейчас взвинчен народ. Был он молод, легок в движениях, и
каждый его шаг выдавал в нем человека, способного заставить себя уважать.
В семь часов, дав прощальный гудок, покинули причал три судна,
совершавшие грузовые и пассажирские рейсы три раза в неделю, но на этот раз
внимания на них никто не обратил. Алькальд прошел по галерее, где сирийские
торговцы уже начинали раскладывать многоцветье своего товара. Доктор Октавио
Хиральдо, врач без определенного возраста, с головой, усеянной напомаженными
бриолином завитками волос, из дверей своего кабинета наблюдал за отплытием
судов. На нем тоже была пижама и домашние тапочки.
- Доктор, - сказал алькальд, - одевайтесь: нужно сделать вскрытие.
Медик заинтересованно посмотрел на него и, обнажив ряд белых и крепких
зубов, сказал:
- Значит, сейчас будем делать вскрытие, - и добавил: - О, вы делаете