"Габриэль Гарсия Маркес. День после субботы (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Но в пятницу он пришел на железнодорожную станцию и увидел третью
мертвую птицу на той самой скамейке, на которую он собирался сесть. Словно
молния прорезала его мозг; он схватил птицу за лапки и поднес ее к глазам;
он вертел ее, разглядывал, затем с волнением подумал: "Черт возьми, а ведь
это третья за неделю". С этих пор он начал представлять себе, что
происходит в деревне; представлять, впрочем, весьма неопределенно, ибо,
частично благодаря столь почтенному возрасту, а частично и потому, что
уверял, будто трижды видел дьявола (в деревне это считалось событием
несколько ненатуральным, отец Антонио Исабель пользовался у прихожан
репутацией человека доброго, миролюбивого и услужливого, но вечно витающего
в облаках). Итак, отец Антонио Исабель понял, что с птицами что-то
происходит, но даже и тут ему не пришло в голову, что это было чрезвычайно
серьезно и потому требовало специальной проповеди, посвященной этому
событию. Он был первым, кто почувствовал запах. Он почувствовал его в ночь
на пятницу - тогда он проснулся в тревоге, его легкий сон был прерван
резким, тошнотворным запахом, но он не знал, чему приписать это: ночному
кошмару или же новому и оригинальному средству, к которому прибегнул
сатана, дабы смутить его сон. Он начал принюхиваться, повернулся на другой
бок и подумал, что это происшествие может послужить ему темой проповеди.
"Это может быть волнующая проповедь о той ловкости, с какой сатана
проникает в человеческую душу через одно из пяти чувств", - подумал
священник.
На следующее утро, проходя через паперть перед началом обедни, он
впервые услышал разговор о мертвых птицах. Он думал в это время о своей
проповеди, о сатане и о том, что человек может согрешить и обонянием, как
вдруг услышал, что дурной ночной запах исходил от умерших за эту неделю
птиц, и тут в голове у него возникла невообразимая путаница - смесь
евангельских изречений, дурного запаха и мертвых птиц. Таким образом, в
воскресенье ему пришлось произнести импровизированную речь о милосердии, -
речь, которую он и сам хорошенько не понял, - и отныне он навсегда забыл о
связи, существующей между дьяволом и пятью чувствами.
Однако где-то в подсознании все же не могло не зафиксироваться то, что
он познал на опыте. Так бывало с ним всегда, не только в семинарии, где он
учился семьдесят с лишним лет тому назад, но и - в весьма своеобразной
форме - теперь, когда ему было уже за девяносто. Однажды - это было еще в
семинарские годы - светлым вечером (шел ливень, но ветра не было) он читал
Софокла в подлиннике. Когда дождь перестал, он посмотрел в окно на унылые
поля, на омытый и обновленный вечер и начисто забыл о греческом театре и о
классиках, которых он путал и которым дал общее название: "Старички былых
времен". Лет тридцать-сорок спустя - это было тоже вечером, только не было
дождя, - он заехал в одну деревню; он шел по мощеной деревенской площади и
вдруг неожиданно для самого себя продекламировал отрывок из трагедии
Софокла, которую читал тогда в семинарии. На той же неделе у него
состоялась долгая беседа о "Старичках былых времен" с папским викарием,
говорливым и впечатлительным стариком, любителем сложных загадок,
предназначенных для эрудитов; должно быть, когда-то он их придумал, а годы
спустя они обрели популярность под названием кроссвордов.
Благодаря встрече с папским викарием в душе у нашего священника вновь
вспыхнула его давняя, глубокая любовь к древнегреческим классикам. В этом
же году, на Рождество, он получил письмо. В то время, о котором идет речь,