"Давид Маркиш. Спасение Ударной армии (рассказ) " - читать интересную книгу автора

- Ну и дурак, - сказал Ривкин и пошел прочь.
В разговорах с сослуживцами и коллегами Саша называл себя "толстовец".
Некоторые из этих людей читали "Войну и мир", пусть не от корки до корки, но
хотя бы по диагонали; одни задерживались на батальных сценах, а другие,
напротив, останавливались на описаниях княжеского быта. Что такое
толстовство и в чем заключалась принадлежность к нему Саши Ривкина, понять
им было никак невозможно, но и расспросы по существу предмета казались
неуместными: толстовец так толстовец. Кому хочется выставлять на обзор
собственное невежество, когда никто не заставляет и не вынуждают
обстоятельства! Да и рамки самого этого понятия, если уж на то пошло,
несколько размыты; время коснулось его своими музыкальными пальцами, и
"толстовец" звучит для современного уха ненамного определеннее, чем
"гомерец" или даже "вольтерьянец".
А Саша имел в виду всего-то не принудительное, а свободное, одного лишь
прокормления ради ковыряние в ботве, на грядках, на собственном наделе.
"Трудись, Ривкин, трудами рук своих на своей земле - и обретешь благодать и
умиротворение духа". Автор "Войны и мира", если такого и не сказал в своих
сочинениях, то вполне мог бы сказать.
Все дело было в том, что чахлую, унылую землю вокруг Электроуглей Саша
Ривкин не считал своею. Своя - значит, близкая, а иногда и любимая, - а к
болотным кочкам и костлявым кустам, обступившим город, не только Ривкин, но
и прочие горожане сердцем не привязывались. Не приживались тут кружки
преданных любителей родного края, отряды патриотов Электроуглей не топали
сапогами по главной улице - их тут никто и не видал. Вот если б стояли
Электроугли в самшитовом лесу где-нибудь на приморском Кавказе или в Крыму
по соседству с Ливадией, то и патриоты проклюнулись бы, и шустрые любители.
Можно, конечно, тут оборотиться на чукчей - они тоже проживают не в
окружении лаврового листа, а ведь свои торосы ни на что не променяют, - но,
во-первых, эти чукчи сидят в снегах испокон веков, и, второе, никого их
мнение не волнует: хотите сидеть - сидите дальше. Электро же Угли возвел
посреди болот Лаврентий Берия - нагнал заключенных и велел строить посреди
болот секретные бункеры. Потом планы изменились, Берию расстреляли, бункеры
засыпали, а бараки остались. В эти бараки уже при Хрущеве слетелись по зову
партии комсомольцы - беспокойные сердца - и отгрохали тут завод по
производству угольных стержней для электросварки. И был город заложен...
В паспорте у Саши Ривкина так и значилось: "Место рождения: г.
Электроугли".
Жидоморство не было главной достопримечательностью этого города. Нельзя
утверждать, что антисемиты там, как патриоты, вообще не водились и дружба
народов царила над болотами. Нет, это не так. Но к Ривкину Саше никто
особенно не вязался и не цеплялся, может, оттого, что нос у него был как
нос, волосы не вились проволочным медным кольцом, а глаза не источали
пресловутой бараньей скорби. Не по причине глупого отношения знакомых или
вовсе незнакомых людей решил Саша ехать в Израиль на ПМЖ и не потому, что
заскучал он по колбасе, с которой случились глубокие перебои в Электроуглях,
в начале девяностых. Глядя на обрыдлые болота, он испытывал ослепительную
заочную любовь к пальме и теплой, сухой земле, в которую она упирается своей
слоновьей ногой. И земля эта, по которой кочевали в давние времена
мужиковатые правнуки Авраама со своими чадами и домочадцами, - эта земля
была его землею по законам сердца и памяти.