"Геннадий Николаевич Машкин. Синее море, белый пароход (Повесть) " - читать интересную книгу автора

покойника ихнего пепел!
- Красивая шкатулка, - ответил весело отец.
- Надо выбросить вместе с пеплом, - предложил я.
- Вам бы с отцом на собак брехать, - ответила бабушка, прижала к животу
шкатулку и спустилась к японцам.
Бабушка пробыла там полчаса. Она вышла от японца вместе с Ивао.
Шкатулку бабушка держала под платком. Ивао взял лопату, и они пошли к храму.
Вернулись они через час уже без шкатулки.
С этой поры бабушка стала запросто ходить в гости к японцам на нижний
этаж. И каждый раз несла вниз гостинец - добрую жменю табаку. О чем она
могла говорить с полоумным старичком? Может быть, о врачевании? Вообще-то
бабушка тоже вылечила немало людей на своем веку от простуды, от рожи и
чирья. Она лечила травами и заговорами. Интересно, полоумие она сможет
вылечить или нет? Наверное, нет. Туберкулез она точно не лечит...
Я беспрерывно думал о Сумико. Она мне снилась по ночам. Будто она
тонет, а я медлю прыгать в воду. Я считаю, что у меня отнимается в воде
рука, как у отца. Будто у меня такое же ранение, блуждающий осколок...
Вдруг я вспомнил, что обещал отдарить их своей картиной. И я решил
нарисовать для Сумико море и далекий Птичий остров. Пошел с утра к подбитой
Кимуриной барже со своим альбомом. Еще надеялся я, что встречу там Ивао и
Сумико. Буду рисовать, а они придут.
В барже все оказалось на месте. Шлюпка чуть-чуть покачивалась на легкой
волне. Я взял "бога счастья" с фанерки и поднес его к свету. Он ухмыльнулся
мне, как старому знакомому. Я прошел к краю площадки. И тут вдруг заметил
шевелящуюся студенистую водоросль в воде под ногами. Но водоросль
подплывала. И я заметил розовые присоски, похожие на пуговички... Это был
осьминог. Он переливался всеми красками, как мыльный пузырь, и
гипнотизировал меня огромными жуткими глазами. Одно его щупальце дотянулось
до края площадки в воде и стало ощупывать доску. Мои плечи сами собой
передернулись. Я повернулся и побежал к носу. Даже не стукнулся в темноте о
трап.
В этот день мне расхотелось рисовать с баржи. Да и отсюда почти не
виден был Птичий остров. Я решил подняться на сопку и осмотреть море и
островок оттуда.
После обеда я пошел штурмовать сопку над городком. Без продыху
карабкался по кустам, пока не упал в заросли кислицы на плоской вершине.
Ветерок с моря высушил мои мокрые волосы. Я отдышался и сел лицом к морю.
Под моими ногами жирно блестела крыша храма. Чуть ниже отсвечивали на
солнце крыши нашего дома, рыбинского и соседних. Крыши городка напоминали
щит, пересеченный крестом - главной улицей с переулками. Волнолом изогнулся
в сторону моря, словно лук.
Надо мной проносились стрижи и синицы. На руку свалилась божья коровка.
Я ее сшиб щелчком. Потом раскрыл альбом, погладил бархатную корочку.
Я начал подмалевывать синим карандашом. Но море было многоцветное, в
лилово-зеленых пятнах да еще в мелких серебряных чешуйках. Это только для
Юрика легко было нарисовать "синее моле и белый палоход". Я задумался и не
заметил, как покрыл весь лист синим. Тогда я пересек его зелеными косыми
пучками. Получилось море на глубине. Вот колышутся ленты водорослей. А вот
плывет, маскируясь под море, клювастый осьминог. Рыбешки от него врассыпную.
Но одна, золотая, осталась в петле его щупальца.