"Геннадий Николаевич Машкин. Синее море, белый пароход (Повесть) " - читать интересную книгу автора

закрывал море и съедал солнце.
Ивао и Сумико я не встретил ни разу, точно они уплыли на свой пустой
остров. А увидеть их так хотелось, что ныло сердце.
В первые дни переезда на гору я не очень-то хотел с ними встречаться. В
конце концов, прав отец - чего с ними чикаться. И ребята наказывали не
церемониться... Конец миру... Пустой остров... Язык победителей... А если бы
они нас победили? Поплыли бы к нам на материк наводить мир и порядок. Я
читал, как после войны 1905 года они устроили на Южном Сахалине гетто для
русских... Нам бы, партизанам, срубали б головы самурайскими мечами... Ну
хорошо, мы с ребятами не тронем Ивао и Сумико. Я скажу ребятам, что Ивао и
Сумико находятся под моей защитой. Надо это еще в письме оговорить. Но зато
другие потомки генерала Сиродзу держитесь!..
Письмо, правда, я не смог пока написать. Торопились вскопать и засеять
огород. Даже Семен нам помогал, хотя ему трудно было поддерживать лопату
левой рукой. Он удивлялся, зачем мы вскапываем огромную площадь, советовал
маме бросить огород и поступить на рыбозавод. Но маму нельзя было оторвать
от грядок.
Мы перекопали всю поляну перед домом, оставив лишь узенькую дорожку к
проезжей дороге. Потом сажали картошку, в одну лунку с нею - рябенькую
фасоль; засеяли грядку морковкой, затем редиска, лук, кукуруза, подсолнухи,
табак. Ими засадили чуть ли не пол-огорода. Рассаду бабушка вырастила еще на
квартире у Загашникова.
От нас не отставали и Рыбин с Диной. Они поселились в соседнем по
дороге маленьком домике, хозяин которого уже уплыл на Хоккайдо. Рыбин
раскорчевал под табак ланок в рощице на склоне. Он приходил к нам
советоваться насчет самой ранней рассады.
Чем чаще появлялся у нас Рыбин, тем реже Семен. Зато к нам потянулись
японцы из городка. Они несли разные вещи, чтобы обменять их на табак.
Японцам нравился наш табак. Они курили его и похваливали.
Отец принимал лишь красивые и интересные штуки. Он выменял часы с
музыкальным боем. Каждый час они вытелинькивали нежную японскую мелодию. У
нас появились деревянные чашки для чая и поднос, так разрисованные
хризантемами, что на посуду можно было только любоваться. Отец носил дома
шелковое кимоно. Такое же отец выменял и матери, но она кимоно не носила.
Мама злилась теперь на отца и за то, что он переводит добро - табак - на
безделушки. Она и жила в левой комнате с бабушкой, а отец - в правой, где
раньше стоял домашний алтарь японцев. Над постелью отца висел выменянный на
табак шелковый ковер, где были вытканы горы с кривыми деревьями, озеро в
камыше и лилиях, по нему разъезжали в лодках японцы с японками и любовались
луной. В комнате отца стояли бронзовые статуэтки Будды, чаши из фарфора,
пепельницы из бамбука, валялись длинные трубки для табака и опиума. И еще
выменял он свирель - лаково-черную, с красной кисточкой. Из нее выдувались
звуки, напоминающие пение ветра в скалах, трели соловья, шорох волны. Отец
сказал, что будет учиться играть на свирели.
Да, Рыбин однажды подарил отцу черную шкатулку, которую нашел в своем
доме. Когда Рыбин ушел, Юрик раскрыл шкатулку. Там оказался какой-то пепел.
Юрик набрал горсть пепла и начал струйкой спускать его обратно. Хорошо,
бабушка увидела. Она схватилась за голову и раскрыла рот. Быстро-быстро
крестясь, она подошла к Юрику и отняла у него шкатулку.
- Господи помилуй, Василий! - выговорила бабушка. - Это ж, сдается мне,