"Валентин Маслюков. Зеленая женщина" - читать интересную книгу автора

случай, но скорее даже, исключительно случай частный - конкретного человека,
женщину, на которую он и примерял свои умозаключения.
И более того, женщина его волновала. Именно по этой причине он мешкал,
собираясь войти в арку коричневого, рассеченного выступами дома.
Набрать в домофоне код... И, когда женщина, отомкнув запоры, поведет
его за собой: светлые волосы... плечи и стан, которые уводят взор к волне
бедер, - произнести деланным голосом: "Майя..."
Следующие несколько слов ему не давались. Они не имели той внутренней
убедительности, которую он искал, пытаясь сочетать в одной фразе и силу, и
обволакивающую лесть. Слова эти, напротив, оставались провалом воображения,
вокруг которого и кружила возбужденная мысль...
"Да?" - отзовется суховатый, ничего не обещающий голос в домофоне. -
"Это я, Генрих Новосел", - скажет он. - "Вячеслава нет, - возразит она с
замечательной бестактностью. - Он в театре". - И после долгой, на два
мгновения паузы добавит: - "Входите!"
"Я улыбаюсь тому, кто мне нравится", - серьезно объяснила она однажды в
ответ на шутливое замечание Генриха, что складывается, черт возьми,
впечатление, будто Майю гложет романтическая печаль. "Похороненное в
тайниках прошлого преступление", - добавил он, чуть запнувшись. Она
улыбнулась.
Скупую улыбку эту он отложил в памяти, приучившись подбирать за Майей
приметы ее настроения. Сдержанная, выписанная холодным синим кобальтом
манера Майи завораживала. Изысканный аристократизм ее таил в себе едва
намеченное обещание и чего-то иного. Сдержанность женщины имела ясное
Генриху как художнику эстетическое значение, потому что подразумевала
незаурядный диапазон чувств: от нежнейших, на пределе слуха переливов
адажио, которые выводят, чередуясь, одинокая скрипка и флейта, до ураганного
allegro furioso всего оркестра под нескончаемые, бьющие в сердце взрывы
литавр и барабана. Способность к игре оттенков на сколь угодно малом отрезке
произведения и доступный художнику диапазон красок - от самого тихого до
громоподобного, от нежного до грубейшего, способность находить богатство в
переборе и почти уже неразличимо тусклого, и невыносимо яркого - признак
большого таланта. Нельзя ожидать художественных откровений от того, кто всю
жизнь играет в среднем регистре.
Майя не имела склонности к среднему регистру. Она представлялась
Генриху драгоценным музыкальным инструментом с неизведанными еще
возможностями: умелые руки бережно достают инструмент из непритязательного
футляра...
Ему нравилась взвешенная умная речь Майи, которая по какому-то
влекущему контрасту так подходила к ее чувственному облику. Майя
представлялась ему не грузной виолончелью, не легкомысленной скрипкой -
совершенных пропорций виолой с тяжелыми бедрами. Такую Колмогоров не
выпустил бы на балетную сцену, но легко представить ее под сводами храма в
священнодействии среди недвижных изваяний любви и смерти.
"Я улыбаюсь тому, кто мне нравится", - серьезно пояснила она в ответ на
шутку, и это походило на оскорбление. Спокойное, без намерения и без личного
чувства оскорбление, которое наносит лакею красавица. Так что одной этой
фразы хватило бы, чтобы уничтожить всякую возможность чувственных фантазий.
Если бы только их, Майю и Генриха, не связывал один давнишний разговор.
Нечаянная интимность ночной поры: они сидели в кабинете Колмогорова, не