"Валентин Маслюков. Зеленая женщина" - читать интересную книгу автора

увядшего, будто иссушенного внутренним жаром лица - туго зачесаны назад
жидкие волосы - угадывалось нечто Генриху знакомое... нечто не вполне
поддающееся определению, но где-то недавно виденное... Отрешенность.
- Верующих людей мало, - бросил он. - Единицы. О, со свечками сколько
угодно, но верующих - их ничтожно мало.
- Да, - убежденно отозвалась она, отвечая опять же на собственную
мысль, на свое. - Верующих мало. Я знаю.
- Да вот, ха! Дал мне один писатель рукопись - для чтения. "Я глубоко
верующий человек", - говорит. Прекрасно! Читаю: благочестивые вздохи. Очень
хорошо! Читаю дальше. "Боже мой!" - выругался Федор". Стоп! Это в каком
смысле?..
Раздражаясь, словно женщина пыталась ему перечить, Генрих теснил ее шаг
за шагом. Несуразный по своим размерам планшет не просто было удерживать в
равновесии, и, когда Генрих толкнул его за спину, он качнулся, как кожаное
крыло, - женщина непроизвольно отклонилась.
- И заметьте, - не заботясь, успевает ли она его понимать, продолжал
Генрих, - все они "глубоко верующие". Вчера обратившись, тотчас себе и чин
присваивают - чин "глубоко верующего". Им, видите ли, не достаточно этой
пропасти: вера - неверие. Неверие может иметь оттенки. А вера, если она
вообще вера, категорична. Глубоко верю. Не совсем верю. Извините меня, что
это еще за танец? Вера - тяжелый труд.
Он перевел дух, и она поспешно вставила:
- Да. Это труд...
- Это тяжелый труд! Безумно тяжелый труд! - оборвал он. -
Сосредоточиться. Не оглядываться. Не озираться. Верить. Думать о боге. Все.
Вы читали Библию? - бросил он, но она как будто не поняла бессмысленного
вопроса. - Верить, верить, верить - вот что такое Евангелие. Многоумие -
грех. Мудрствование - грех. Верить, не спрашивать, не сомневаться. Все.
Только это значит. Выходит, это и тогда было не очень просто. Тогда! В
накаленной Иудее. А сейчас? Какое насилие нужно, чтобы держаться одной
мысли! Чтобы подавить испуг больно колыхнувшегося сердца... Проснуться среди
ночи и тотчас, не медля, молиться: господи, дай мне веру. Пусть маленькую,
мне по плечу, но веру... Светлую, спасительную, теплую - без сомнений.
Она смотрела на него в столбняке.
- Я не понимаю, - грубо сказал он. Грубость это происходила от силы
выражения. - Не понимаю, почему верующие так боятся смерти?
Он не сводил взгляда.
- Это тело боится. А душа ликует, - сказала она.
- Значит, не верите, - тихо возразил он, подавшись ближе. - Значит, не
верите! - повторил он. - Если тело боится.
Он оглянулся, словно приглашая народ засвидетельствовать это чудовищное
открытие. Люди шли по грязному апрельскому тротуару, где еще недавно лежал
не вовремя выпавший снег, шли и не замечали драмы - на повороте у входа в
арку.
- Значит, не верите, - окончательно и безразлично - устало, сказал он.
Глаза ее отуманились, влага заволокла нижние веки.
- Верю.
По сухой щеке в мелких морщинках покатилась слеза. Влага меняла цвет
кожи: прочерченная слезой полоска становилась насыщеннее, но темнее.
Генрих пожал плечами и пошел к оставленному им целую эпоху назад