"Валентин Маслюков. Зеленая женщина" - читать интересную книгу автораподъезду.
Майя, как он и рассчитывал, оказалась дома: - Вячеслав в театре. Вы зайдете? Открытые двери и тишина по всей квартире обещали уединение. Генрих поставил планшет прямо у входа, прислонив к стене, по которой сбегал из-под потолка, бросаясь на не готового к этому человека, огромный когтистый ящер - игуана. - В домофоне звучит ваш бесплотный голос. И душа ликует, - неожиданно для себя сказал он, не здороваясь. - Хочется стать на колени: это я, господи!.. Майя улыбнулась: - Проходите. Генрих подмигнул ящеру, глянул мельком в зеркало и, примечая по пути безлюдные комнаты, неспешно прошел на кухню по длинному, сплошь завешенному эскизами Пищенко коридору. Майя принялась заглядывать в дубовые шкафчики. Доставая то и это, она тянулась на цыпочках и приседала, сразу же обтягивая вниз короткую кофточку. Она задумчиво прикладывала к губам палец и отвлекалась, чтобы обменяться с гостем пустячной фразой. Эта несколько все же картинная озабоченность выдавала неожиданное для Генриха и приятное ему смущение. Живописно пятнавший кухню солнечный свет старил строгое, довольно широкое лицо, Майя представлялась уже не столь молодой, как помнилась Генриху по последней встрече. Белокурые локоны до плеч, попадая в поток солнца, светились россыпью, каждым отдельным волоском, что так хорошо передал Рембрандт в своей "Данае". Теперь Генрих опознал и характерный нос с расслабленном ожидании губы - у Рембрандта. Не молодая и оттого по зрелому страстная, открытая божественному лучу Даная. - Чего я не выношу, - сказал он, принимая чашку, - это пошлости. Майя отозвалась каким-то уместным словом. Приготовив кофе гостю, она варила себе и, стоя у плиты, разделяла внимание между пенным урчанием в турке и собеседником. - Пошлость - плесень, ржавчина, она разъедает все, что было новым и свежим. Я крестился пять... нет, куда! - восемь... девять уже что ли лет назад. Обновление. Бог его знает... кажется, мне его не надолго хватило... Сегодня со всех прилавков на тебя смотрят дурные открытки с невыносимо слащавым Христом и не менее слащавой девой Марией в окружении идиотских ангелочков... Единственный Христос, которого я могу принять, это простодушный Христос Иеронима Босха. Но вернуться к Босху? Через пятьсот лет? Майя сидела напротив и молчала, словно ожидая чего-то важного, она помешивала ложечкой кофе. - И вот поймите, Майя... - начал он, отодвинув чашку, - поймите это брезгливое бессилие. Всюду тараканы и пауки. Как ты переведешь эту гадость?! Он замолчал, опомнившись, и некоторое время как будто бы соображал, где очутился. Потом, потянувшись вперед, накрыл на столе ее руку. - Простите, Майя, тараканов и пауков - я сам не понимаю, куда меня занесло. Простите. Она вскинула глаза. Дрогнувшие пальцы ее замерли и не шевелились, словно накрытая ладонью |
|
|