"Илья Масодов. Черти (про гражданскую войну) [F]" - читать интересную книгу автора

по лестнице с книгой в руке, вероятно, после чтения на лавочке в парке. Таня
была очень бледна, и на лице ее был кровоточащий порез, узкий, словно по ще-
ке провели острием ножа. Клава спросила сестру, что это, и та ответила, ах,
пустяки, меня задела крыльями стрекоза, объяснение показалось естественным
Клаве, ведь все стрекозы, - как полагала она в том сне, - с железными крыль-
ями, тонкими, как бритвы, надо следить, чтобы, пролетая, ни одна из них не
задела твоего лица, а то можно порезаться, однако все же что-то было с Таней
не так, даже двигалась она как-то странно: с трудом, медленно шла она по
лестнице вверх, рука ее мертвенно скользила перилом, не изменяя положения
пальцев, Клава взяла Таню за рукав, сама не зная, чего хочет, книга выпала
из руки сестры на деревянные тупеньки, глухо стукнув, Таня наклонилась за
ней, и из волос ее посыпалась земля, рассыпающимися грязными комками, из ко-
торых прыснули мокрицы и серые почвенные тли. Клава закричала, там, во сне,
силясь вырваться из наступившего снова кошмара, и очнулась, неудобно лежа
боком у стены, с собственными волосами на лице и мерзким грязным платьем на
теле, ткань того платья вся пропахла засохшей Клавиной мочой, и теплым, ще-
кочущими каплями струившимся некогда по ее телу, потом живодеров Барановых.
Клава с остервенением принялась рвать платье у себя на груди и животе, пока
не изорвала его по швам. Только тогда она успокоилась, разбросав руки по
кровати и устало дыша. Одними глазами Клава посмотрела в сторону Павла Мак-
симовича, как и прежде, сидевшего за столом, они встретились глазами.
- Правильно, - сказал Павел Максимович с улыбкой. - Рви отжитое. А завт-
ра я тебе новое куплю, - и снова принялся читать будущее по исчерченной
простым карандашом книге.
Жажда испытать на себе насилие снова захлестнула Клаву, но так же стре-
мительно прошла, оставив ее тело стыть в тени следующих, теперь уже бессвяз-
ных и скучных, снов.
Утром Павел Максимович, поев с Клавой сухарей, ушел на службу. Клава
принялась было читать его книгу, но ничего не поняла в ней, так как книга
была суха, как гимназический учебник, а предмет изучения - совершенно незна-
ком Клаве, так что она не могла понять, какой из всего написанного в книге
мог бы выйти толк. Наконец она решила, что это, наверное, не простая книга,
а что-то вроде псалтыря, в монотонном повторении фраз которого Клава тоже
никогда не могла сыскать никакой ясно выраженной цели. Клава вспомнила пре-
подавателя закона божьего в гимназии, сухого батюшку с медвяной бородой,
чем-то походившего на козла, которого Женя и некоторые другие девочки назы-
вали Костыль, ну не Козлом же, в самом деле, его было называть, подумала
Клава, она вспомнила занятия, которые вел Костыль, размеренные и скучные до
невыносимости, вспомнила запах старых книг в классной комнате, пыльных Биб-
лий, поеденных червем, скрип плотных буроватых страниц, голос батюшки, за-
нудный, блеющий, монотонное бубнение прилежных учениц, дребезжание мухи о
стекло окна, шелест акаций во дворе гимназии, ах, подумала Клава, как тогда
было хорошо, теперь уже никогда так хорошо не будет.
В отхожее место Клаве пришлось идти, надев на себя вместо изодранного
платья то простое, желтоватое в цветочек, которое взял для нее у соседки Па-
вел Максимович. Зато платье было чистое, и Клава надела его прямо на голое
тело, всю остальную одежду она свернула комком и запихала под комод. Весь
дом Марии Дмитриевны был теперь заселен новыми жильцами, за стенами ревели
малые дети, отовсюду несло сгоревшей кашей, в прихожей какой-то полуголый
старик чистил туфли и курил сигаретку, сочащуюся непроницаемым сизым дымом,