"Илья Масодов. Черти (про гражданскую войну) [F]" - читать интересную книгу автора

- Ты пойми, если только избавиться от вражды, от ненависти и страха, тогда
сердце не станет умирать, пусть тело умирает, но не сердце, нет, нет, оно
станет знанием, оно передастся от отца к сыну, ах, Клавушка, что за люди бу-
дут тогда...
Клава хотела, чтобы член Павла Максимовича отвердел, перешел в то состо-
яние, где оканчивается нежность, и давящая боль должна уже войти в свое от-
верстие, грубо распирая его края, когда начинается то постыдное, нелепое,
чего все равно не избежать. Но член не твердел, он только немного увеличился
и поплотнел, но никак не собирался твердеть.
- Что за люди будут тогда жить на земле! - Павел Максимович снова улыб-
нулся, но светло и радостно, будто увидел, да может, и действительно увидел,
тех замечательных людей. - Одно только волнует меня, милая, - вдруг горячо
заволновался он, - что же делать нам с металлической и электрической матери-
ей, которую люди изобрели такой вечной, неподвластной времени? Может ли она,
та, в которой нет собственной жизни, породить жизнь другую, не такую, как
наша? Металлическую жизнь, которая не знает любви, не знает страха, но у ко-
торой нет и сердца, что могло бы освободиться, засиять? Вот о чем волнуюсь
я, Клавушка...
Клава упала на него, прижалась к нему всем телом, и совсем уже бесстыже
подставилась, она лизала ему говорящие губы, вдыхающий нос, в какой-то мо-
мент она даже робко куснула его в подбородок, но член Павла Максимовича не
твердел, член не твердел, толстый, жаркий, ласковокожий член его не твердел,
а сколько возможной боли таил он в себе, какую протяженность, какое новое
измерение пространства, конечное, но достаточное, чтобы сильно, по-настояще-
му вывернуть Клаве тело, истомившееся в ненасытной жажде боли. У Павла Мак-
симовича были большие яйца, такие же, как у Василия Баранова, они должны бы-
ли, знала Клава, быть полными спермы, она погладила их и стала тереть член о
себя, она налезла на него, она взмокла от пота, она забыла всякий стыд и де-
лала телом гадкие, невесть откуда известные ей движения, но член Павла Мак-
симовича не твердел, не твердел, как проклятый. Клава взглянула в глаза Пав-
ла Максимовича. Они были светлы, как чистое небо.
- Где-то есть потаенная угроза, - задыхаясь, говорил Павел Максимович, -
она висит над нами, как тень, если мы возникли раз, образовались из живот-
ных, не понимающих смысла, хотя я и не исключаю, что их можно обучить его
понимать, может быть, силой электричества, может быть, силой воды, может
быть, силой музыки, но если мы поднялись выше, осознали себя, не может ли
это произойти повторно в природе, разбуженной нашими руками?
- Я хочу любить вас, я хочу любить вас, - шептала Клава, не слушая его.
- Я хочу, чтобы вы всунули мне в попу. Пожалуйста, всуньте мне в попу,
здесь, сейчас, - она чуть не плакала от бессилия, ничего уже не стыдясь,
прижавшись щекой к его щеке.
- Она ведь все больше сопротивляется человеку, природа, сперва ему угро-
жали дикие звери, потом явления стихии, такие как засухи и ураганы, теперь
остались только болезни, но что-то будет дальше, несомненно будет, и я знаю
это - это новая жизнь, не такая, как наша, может быть, вовсе и не жизнь, а
одна только сила...
Клава больше уже не могла. Она слезла с Павла Максимовича, устало и тя-
жело дыша от злости, повалилась на кровать, впилась зубами в подушку. Мину-
тами она проваливалась в сон, будто шла куда-то, уже совсем не здесь, потом
снова понимала, что видит свет горящей на столе лампы, но какие-то птицы си-