"Илья Масодов. Сладость твоих губ нежных ("Школа" #1)" - читать интересную книгу автора

тянутся серые и светло-коричневые поля, телеграфные столбы, изредка
попадаются группки поселочных домиков, заслоненных облетевшими яблонями,
темные болотные проймы, заволоченные тиной, в которые вошли по колено
заросли камышей, словно собравшихся сюда со всей окрестной земли, а потом
наступает темный лес, сквозь который не видно больше ничего, сырой,
замшелый и погруженный в тишину поздней осени, как в смертный сон.

Прошкин сидит рядом с Катей и курит папиросы, которые вынимает из
своего рта крупными посиневшими от холода пальцами, и дым папирос иногда
проходит по Катиному лицу, но она дышит настолько мало, что дым ей не
вредит. Один раз Катя немного поворачивает голову и глядит на Прошкина, на
его волчьи-серую от плохого бритья щеку, приоткрытый рот, где не хватает
одного из передних зубов, на его выпуклые, как мутные белесые желуди
глаза, уставившиеся в стену вагона напротив, но не зрящие ничего. Вонючий
дым протягивается мимо Катиных глаз, словно пыльца свинцовых ядовитых
цветов, и она снова начинает смотреть в окно, поезд сдает скорость, грохот
суставов его затихает, и деревья скоро замирают за стеклом, бурые и сырые,
как залежавшиеся в земле гробы. Здесь, на маленькой станции, Катя
почему-то вспоминает свою мать, ее голос и лицо, настоящими и живыми, а не
такими, как в детдомовских снах. Она вспоминает, как мать целовала ее на
ночь, прижимаясь ртом в лицу, беря Катю ладонью за щеку, и дышала дочери в
глаза, иногда она говорила еще что-нибудь ласковое, признавалась Кате в
любви, и от кожи ее исходило такое нежное, трепетное тепло, что Кате
становилось уютно и спокойно, все горести уходили в заросли дворовых
лопухов, они становились легкими, как пух одуванчиков, дунешь - и их уже
нет.

Поезд скоро трогается, и вместе с его покоем обрывается Катино
воспоминание о матери, будто та провожала дочь в дорогу и теперь остается
на станции, маша рукой, делается все меньше и меньше, так было, когда Катя
уезжала в пионерский лагерь, это была разлука щемящая и радостная, от
предвкушения новых впечатлений, целого лета впереди, а сейчас Катя может
пережить ее заново с безразличной печалью, будто сидит она на краю
собственной могилы.
Ей становится жаль свою мать, которая пела, расчесывая Кате волосы и
заплетая косу, ее любовь к дочери канула в непроницаемые воды времени, и
если даже она теперь вспоминает Катю и плачет о ней, все равно исчез ток
нежного тепла, согревавший некогда Катины глаза, чтобы не холодно им было
смотреть в грустный простор наступающей осени.

Потом Катя вспоминает своих подруг, и московских, кажущихся
несуществующими больше на свете, и лагерных, Марину, и детдомовских, она
вспоминает их последний с Верой путь на машине в город, они спали,
утомленные событиями прошедшей ночи, просыпались по отдельности и глядели
в окно, день был пасмурный, лица ехавших в машине окутывал серый полумрак,
и тетя Клара, дремавшая рядом на кожаном сидении, видела свои последние
сны, потому что это был их с Верой последний путь, последний путь вместе,
они же не знали, что расстанутся навсегда и больше не увидят друг друга,
Катя пытается себе представить, что бы они делали, если бы действительно
знали, но не может.