"Катарина Масетти. Между Богом и мной все кончено" - читать интересную книгу автора

У всех есть отец. Хотя некоторые знакомы с ним не ближе, чем с
рождественским гномом. Он появляется с равными промежутками времени, делает
вид, что ему интересны твои дела, и оставляет подарки. А у самого лицо
словно маска.
Мой папа совсем не толстый, он никогда не говорит: "А ну-ка, где у нас
тут послушные детки?" Но в остальном картина та же.
Он исчез из моей жизни, когда мне было три года. Ему дали работу в США,
и через год он собирался вернуться. Мама не могла с ним поехать, так как у
нее в разгаре была учеба. Думаю, она перестала его ждать через два года, к
тому же учеба закончилась и на смену ей пришла интересная работа.
Наверно, так оно и было, когда они развелись, хотя точно не знаю.
Родители никогда всего до конца не рассказывают, особенно мамы. Было здесь и
что-то другое, потому что она всегда менялась в лице, когда я начинала об
этом расспрашивать. У нее становилась такая физиономия, будто она пытается
улыбнуться, держа во рту горячую картофелину Ей было за что проклинать его,
я это чувствую. Хотя она всегда говорит о нем хорошо, но при этом кажется,
будто вот-вот сорвется, чтобы успеть добежать до туалета. Мама говорит, что
они просто "разлетелись в разные стороны", он остался тогда в США, хотя
очень любил меня. Только меня не обманешь. Если он прислал бы ей телеграмму:
"Бросай ребенка, дуй ко мне", она бы мне об этом ни за что не сказала. Мама
меня бережет. Ведь дети могут вообразить, будто это они во всем виноваты, об
этом психологи пишут во всех журналах.
Сейчас папа живет в Мальме, мы редко о нем разговариваем. Когда я от
него возвращаюсь, мама встречает меня с кучей вопросов, написанных у нее на
лице: как все прошло? Но она никогда не произносит этих вопросов вслух. А
сама я ничего не рассказываю, потому что и рассказывать-то нечего.
Встречаемся мы нечасто. Два раза в год. Сколько получится за тринадцать
лет? Двадцать шесть раз? Первые встречи были просто ужасными. Он приезжал в
наш город и увозил меня на такси, а я визжала, как резаный поросенок. Мама
нервно грызла ногти, и я не понимала, почему она так хочет, чтобы я ушла с
этим дяденькой.
Когда я подросла, то стала летать в Мальме одна, с маленькой табличкой
на груди, где было написано мое имя, и добренькой тетей-стюардессой, которая
давала мне раскраски с карандашами, отводила и провожала меня из самолета. У
входа в зал прилета ждал папа, на лице у него уже была маска рождественского
гнома.
Я никогда не оставалась там больше двух дней. Помню, когда мы снова
подъезжали к аэропорту, чтобы отправить меня домой, то оба пребывали в
прекрасном расположении духа, наступал самый приятный момент за всю поездку.
Он гладил меня по голове, улыбался, хохотал и покупал полный пакет
"киндер-сюрпризов", от которых в самолете меня тошнило. Иногда я
оборачивалась, когда стюардесса вела меня за руку прочь. Но его уже не было.
Мы ходили в парк Тиволи и все такое - занимались тем, что принято
считать приятным времяпрепровождением. Он разрешал мне кататься на всех
аттракционах, потому что ему самому в детстве этого не позволяли. И я
каталась на карусели, хотя у меня всегда кружилась от нее голова,
старательно улыбалась, махала рукой до боли в суставах. Мне так хотелось
быть его любимой дочкой, и я ела отвратительные розовые сосиски в
Копенгагене и улыбалась, каталась на пони и опять улыбалась. Помню, как-то