"Катарина Масетти. Между Богом и мной все кончено" - читать интересную книгу автора

раз я придумала такой трюк: досуха вытерла носовым платком передние зубы и
прилепила к ним верхнюю губу, чтобы казалось, будто я улыбаюсь все время,
даже на колесе обозрения.
Часто с нами бывали какие-то женщины. Всегда разные. Они постоянно
возились и играли со мной. Казалось, они использовали тот же трюк, что и я,
прилепив губу к верхним зубам. Нередко папе приходилось идти на работу во
время моих приездов, и к нам приходили эти женщины, которые часами играли со
мной в голодную лису, потом мы отправлялись в кино, а на следующий день мне
наконец пора было уезжать.
В последние годы папа стал относиться ко мне немного иначе. Он
по-прежнему не снимал маски рождественского гнома, но стал общаться со мной
на дружеский манер - типа "я свой чувак, молодежь понимаю". В ресторане он
наливал мне полный бокал красного вина. Первый раз это случилось, когда мне
было тринадцать. Мне показалось, что вино такое же гадкое, как сосиски, и я
выпила его, улыбнувшись своей дежурной деревянной улыбкой. Совесть у меня
была нечиста, потому что я не любила собственного отца. Ведь это мой папа,
во мне его гены, говорят, что у меня его нос. При этой мысли я косилась на
собственный нос, потом украдкой смотрела на папин, сердце бешено колотилось,
но я ничего не понимала. Мне так хотелось его полюбить, хотя бы чуть-чуть.
Ведь он вообще-то не обязан со мной встречаться.
По дороге из ресторана он сидел за рулем, положив руку на спинку моего
кресла, и, подмигивая, говорил, что не собирается расспрашивать меня про
оценки, потому что школа - это суровая необходимость, ничему полезному там
не учат. При этом я краснела, ведь я как раз собиралась рассказать ему о
том, что у меня лучшие оценки в классе по математике (папа у меня инженер).
Хотя вообще-то он совершенно не понимает молодежь, осенью он вспылил,
когда я приехала в рваных джинсах. Вместо того чтобы отправиться со мной в
ресторан - ведь там нас могли увидеть вместе, - он купил домой какой-то
китайской еды, и мы с кислым видом уселись перед телевизором, чтобы
посмотреть спортивные новости и молча поесть прямо из одноразовых подносов
из фольги, хотя не виделись целый год. Все мои вопросы, придуманные в
самолете, застряли в горле.
По дороге домой у меня была с ним долгая воображаемая дискуссия о
смысле жизни.
После этого он позвонил маме и попенял ей на то, что я приехала в
рваных джинсах. Не сомневаюсь, весь сыр-бор был из-за этого. Они долго
проговорили, мама лишь отвечала: "Но не будешь же ты приезжать сюда и... что
ты хочешь сказать?.. и что же ты сделал?.." А под конец она закричала: "Мог
бы пойти и купить ей новые, уж это ты себе можешь позволить!"
Вскоре он прислал мне пару новых джинсов в качестве рождественского
подарка. Джинсы были дешевые и к тому же на два размера меньше, чем мой.
- Ты любишь своего папу? - спросила я как-то раз в январе у Пии, когда
мы вернулись в школу после рождественских каникул. Было холодно, Пия
провожала меня до автобусной остановки, мы дышали паром, делая вид, что
посылаем дымовые сигналы.
- Я да, а ты, похоже, не очень, - дружелюбно сказала она. - В чем дело,
колись.
Я рассказала ей о приклеенной улыбке, похожих носах и еде из китайского
ресторана, все на одном дыхании, а затем выпалила то, чего больше всего
стыдилась: