"Грэм Мастертон. Дитя Вуду (Шок-рок)" - читать интересную книгу автора

он умер. Почему, ты думаешь, он написал ту песню "Дитя вуду"? Он и был дитя
вуду, вот и все, и это правда.
- Джон, но он еще жив, - возразил я. - Я его видел, я разговаривал с
ним. Иначе бы меня тут не было.
Но Джон покачал головой.
- Он умер, Чарли. Двадцать лет, как умер. Когда он прославился, он стал
морить голодом того вуду, а в отместку вуду сделал его слабым, свел его с
ума. Джими хотел играть для народа, но вуду заставил его играть музыку,
которая была за пределами понимания обычных людей. Это было за пределами
понимания даже великих гитаристов. Помнишь Робина Трауэра из "Прокол Харум"?
Он поехал в Берлин посмотреть на Джими и сказал, что он был великолепен, но
народ не врубался. Робин был одним из величайших гитаристов всех времен, но
даже он не врубался. Джими играл на гитаре так, что этого никто не поймет
еще сотню лет.
И тогда Джими попытался избавиться о вуду, но в конце концов вуду
избавился от него. Вуду свел с ним счеты, чувак: раз ты не живешь со мной,
значит, не живешь вовсе. Но ты и не умираешь. Ты - ничто, ты - абсолютное
ничто. Ты - раб, ты - слуга, и так будет вечно.
- Дальше, - прошептал я.
- Ему оставалось сделать одно, а именно - доставить вуду обратно в тот
городок в Джорджии, где он его получил. Это означало, что ему придется
оставить свою могилу в Сиэтле, пробраться в Англию, забрать своего вуду,
самому доставить его той колдунье и подарить его ей. Потому что если
человек, которому ты его возвращаешь, не хочет брать его в подарок, он
остается твоим, старик. Остается твоим навсегда.
Я сидел в этом нелепом кресле с продавленным сиденьем и не верил
собственным ушам.
- Что ты такое говоришь? То есть Джими превратился в какого-то зомби?
Вроде живого мертвеца?
Джон курил и смотрел в сторону, даже не пытаясь меня убеждать.
- Я видел его, - упорствовал я. - Я видел его, и он говорил со мной по
телефону. Зомби не звонят тебе по телефону.
- Послушай, что я тебе скажу, чувак, - произнес Джон. - Джими стал
мертвецом с того момента, как принял этого вуду. Таким же, как и я.
- О чем это ты?
- Хочешь, чтобы я показал?
Я сглотнул.
- Не знаю. Пожалуй. Ладно, покажи.
Он неловко поднялся, снял неряшливую черную куртку и бросил ее на
кровать. Потом, скрестив руки, он задрал футболку.
У него была белая кожа и был он настолько тощим, что напоминал скелет,
и я видел его ребра, артерии и как под кожей бьется сердце. Но больше всего
меня потряс вид его живота, к которому тонкими бечевками, сплетенными из
волоса, была привязана маленькая плоская черная фигурка, очень напоминающая
африканскую статуэтку, похожая на обезьянку. Она была украшена перьями и
кусочками дубленой шкуры.
Каким-то образом эта обезьянья фигурка стала частью Джона. Невозможно
было определить, где заканчивается она и начинается тело Джона. Его кожа,
казалось, обволокла черную головку и покрыла тонкой прозрачной пленкой
скрюченные черные лапки.