"Лариса Матрос. Три эссе" - читать интересную книгу автора

Мои первые воспоминания о дворе с леденящим чувством страха,
сковывающем всех советских людей во времена сталинщины, относятся к концу
сороковых. Это было весной сорок восьмого или сорок девятого года, когда мы,
девчонки, довольные тем, что начались весенние каникулы и нам уже разрешили
снять чулки со всегда сползающими и перетягивающими ноги резинками и надеть
носочки, изможденные от прыганья в игре в "классики" и скакалки, сидели на
ступеньках лестницы одного из флигелей, болтали и рассказывали анегдоты
(любимое занятие одесситов всех возрастов). Анекдоты были детские, наивные.
Рассказывали обычно девчонки постарше, а мы, малявки, делая вид, что
понимаем суть парадокса, хохотали громче всех. Особенно мы любили анегдоты
про Пушкина и Крылова, в которых обыгрывались разные коллизии их состязания
в пародийным стихосложении в ситуациях, связанных со стремлением к овладению
вниманием дам на баллах.
Уже было темно, когда я, вся лохматая от прыжков и возбужденная от
смеха, пришла домой. За столом сидели взрослые и о чем-то говорили, не
обращая на меня внимания. Пока я в умывальнике, висевшем тут же, недалеко от
стола, где все сидели, мыла руки, до меня долетели слова: "Он "сидит" за
анекдот".
Я совершенно не знала, о чем и ком они говорят, но страх того, что за
анекдот сажают в тюрьму, мной овладел полностью. Первое желание было быстро
признаться отцу, что мы весь вечер рассказывали анегдоты. Но мне стало
страшно его испугать. Замкнувшись наедине со своим горем, я всю ночь
прислушиваась к звукам, не идет за мной милиция. Едва дождавшись утра, я
решила рассказать все маме, но и этот барьер я не могла преодолеть. Прошло
полдня, а я, к маминому удивлению, не выходила во двор, боясь, что меня
арестуют. Я помню, как я тогда ненавидела всех своих подружек по двору,
соучавствующих со мной в том, за что арестовывают, и в то же время мне было
жаль их за то, что и они окажутся в тюрьме. Так, в отчаяньи, с которым мне
было сташно с кем-то поделиться, прошло несколько дней. Подружки играли во
дворе, как ни в чем ни бывало, не подозревая о моих страданиях, и все больше
втягивали меня в обычные дворовые дела, которые вернули постепенно
спокойствие, но не смогли избавить от возникшей надолго ненависти к
анекдотам.
Шолом- Алейхема, 40! Среди многочисленных событий нашего двора память
хранит факты, связанные со скарлатиной. Моя сестра заболела тяжелой формой
этой болезни, при которой в обязательном порядке заболевших
госпитализировали, дабы предотвратить распространение инфекции. Наша мама,
как огня, боялась больниц, состояние которых в годы послевоенных лишений
мало гарантировало сохранение здоровья и жизни. И потому, она наотрез
отказалась отдать сестру в больницу. По предписанию врача отца уволили с
работы, а с родителей взяли расписку в том, что они извещены, что если хоть
один ребенок во дворе заболеет скарлатиной, им грозит большой штраф и
наказание. Родители боялись не угроз со стороны районных властей, а
непонимания соседей. Но весь двор поддержал семью морально и материально.
Жильцы сами организовали систему профилактики, и во дворе никто не заболел.
Шолом- Алейхема, 40! Двор из 52 квартир, который мне нужно было весь
пройти по дороге из школы домой (так как наша квартира располагалась в
противоположном от ворот конце двора) и перед всеми отчитаться о полученных
оценках, о написанных контрольных, о поощрениях и наказаниях. И никаких
побед и неудач нельзы было скрыть от тети Поли Косой, от тети Сони