"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

дерево: сосна или береза, не важно, лишь бы гладкое и на обхват моих рук. И
обнимала дерево, словно самого любимого человека, и стояла подолгу, слушая,
как течет под корою тихая жизнь. Наверное, глазами прохожих мы с деревом
гляделись смешно, но я смотрела не в глаза прохожим, а в небеса. Небеса,
купола церкви и облака, прозрачные, как белая бумага на просвет... Эти
минуты возвращали мне детскую тоску о Боге, укрытую в ежедневной суете, как
та моя иконка - среди прожелтевших страниц.
По окончании университета мне достался вполне приличный диплом, хотя и
отличался он цветом от Сашенькиного, самодовольно-багряного. Родители
поздравили меня каждый по-своему: мама подарила золотые сережки с корундами
(в таких щеголяли продавщицы из огуречных отделов), а папа... Папа сообщил,
что развод, под черным знаменем которого мы прожили последние пять лет,
наконец случился и теперь, освобожденный от нашего семейства, папа уезжает в
город Краснокозельск. Там, в Краснокозельске начнется новая папина жизнь - с
чудесной женщиной по имени Лариса Семеновна. Папа не сомневается в том, что
мы с сестрой полюбим эту Семеновну будто родную мать! К счастью, мама не
слышала этих слов, затеяв ожесточенную стирку в ванной.
Сашенька закричала, как будто папа ее укусил, а я, убрав сережки и
диплом в сумку, побрела к Кабановичам.
Дверь открыла Эмма Борисовна и тут же юркнула в сторону, прикрывая лицо
ладонью. Освещение в прихожей было довольно щедрым, и я увидела, что на щеке
старушки расцвел свежей розой синяк. Кабанович, скособочившись от усердия,
рвал из пианино клавиши. Люди, не пытавшиеся сделать подобное, не смогут
оценить сложности мероприятия, но возлюбленный блестяще справлялся с
задачей: груда искореженных, бледно-желтых, как чесночные дольки, клавишных
зубов страшной кучей лежала у его ног. Эмма Борисовна интеллигентно
уговаривала сына пощадить коллекционный "Мюльбах" из выдержанного дерева,
уговаривала, пока не сорвалась рыданиями. Тогда Кабанович перевел взгляд на
меня, стоящую бок о бок с матерью, и странно сощурился, словно готовясь к
выстрелу.
Все случилось очень быстро, будто крупная птица резко рассекла крылом
воздух и, кажется, ударила меня по лицу - ударила сильно, потому что дальше
я уже ничего не помнила.

ГЛАВА 4. УДАРНЫЕ ДНИ

Квартира Кабановичей была составлена из кухни и комнаты, разделенной
ширмою напополам - там, за ширмой, я обычно оставалась ночами: лицемерно
удалялась спать в одиночестве, но через минуту после того, как стихал
телевизор, ко мне приходил Кабанович и громоздился рядом, на продавленном,
отжившем свое диване. Мне всякий раз казалось, что этот диван еще помнит
любовные игрища Эммы Борисовны.
Диван-то и стал первым свидетелем моего возвращения; сразу после того,
как мне удалось оторвать голову от бордового, свалявшегося покрывала, вторым
кадром явился Кабанович: он бережно прикладывал к моему лбу вафельное
полотенце - мокрое, навеки пропахшее кухней.
Вспомнив предысторию возникновения на диване, я отвела глаза от
возлюбленного.
"Прости меня!" - трепетно твердил Кабанович. На заднем плане
всхлипывала Эмма Борисовна. Пахло нестерпимо душным запахом - нашатырь? Я