"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

Ласково, но упорно мама отводила меня в сторону, противоположную небесам.
Потом умерла бабушка Таня.
Смерть ее стала также и моей смертью: детство ушло не оборачиваясь.
Старость многих гонит в храм - успеть покаяться до срока, договориться
с Богом, покуда силы есть. А бабушка Таня была верующей задолго до прихода
старости - хотя именно бабушкой, в полном смысле этого слова, она так и не
стала. Она была старшей сестрой моей бабушки, сестрой бессемейной.
Я не любила бабушку Таню - от нее затхло пахло старостью.
Две сквозные комнатки в доме деда, простодушные половички, легко
сбиравшиеся гармошкой, одеяло из лоскутов, замызганные книжечки у изголовья
старой, с мутными шарами кровати. Дверь к бабушке Тане всегда была закрыта,
но я слышала словесный шелест, и скрип половиц, и вздохи, всхлипы, нежные
молитвенные уговоры... Не выдержав, подгладывала в бойницу замочной
скважины: бабушка Таня стояла на коленях, вглядывалась в сумеречные иконы,
крестилась и кланялась. Мне было нестерпимо стыдно за нас обеих, разделенных
не дверью, но безверьем.
Когда бабушки Тани не было дома, мне проще дышалось, а моя родная
бабушка оговоривалась безо всякой досады, куда отправилась сестра. Мы с
мамой и сестрой Сашенькой раз проходили рядом, и я запомнила синие, в
звездочках, словно бы ситцевые, купола, и черную тень в окоеме, и густой,
сладковато-душный запах: жаль, мама протащила меня за руку мимо - не надо
было здесь идти, всего лишь хотели срезать, как говаривала Сашенька,
уголок... Я долго озиралась на выбеленные стены, успевая прихватить взглядом
жалкую клумбочку, где досыхала цветочная мелочь, но мама больно сжимала мою
ладонь.
Однажды я дождалась, пока бабушка Таня уйдет из дому - бесшумно, не
сказавшись никому. Дед и бабушка отдыхали после обеда. Мама увела Сашеньку в
кино, звала и меня, но я сказала, буду читать.
Первая комнатка бабушки Тани была почти пустой - сундук, шкафчик,
оклеенный прожелтевшей клеенкой, косой половичок. Я отводила взгляд от
мутных шаров старинной кровати и пузырьков с вонючими лекарствами: вот
откуда брался тот затхлый запах! Все это мало интересовало меня, ведь прийти
сюда мне нужно было только для того, чтобы увидеть иконы.
Они маленькие, золоченые и глубокие, будто рамки для домашнего театра,
и на мой вкус, слишком изукрашены пластмассовыми цветами и полуистлевшими
ажурными бумажками, смутно напоминавшими самодельные снежинки, которые мы с
Сашенькой вырезали перед каждым Новым годом.
С икон смотрели грустные, застывшие лица, я вглядывалась в них так
долго и пристально, что неподвижные глаза их начали теплеть и губы
шевелились, я могла кожей ощутить тонкое дыхание, летевшее мне в лицо. Тогда
оставалось сил лишь выбежать на улицу... Птичий щебет оглушал меня, но
сердце все никак не останавливалось, будто бежало со мной наперегонки - в
жар улицы, подальше от странных комнат.
Еще однажды мне пришлось увидеть такие же цветы, как те, что украшали
иконы, - синие розы из папиросной бумаги, тугие пластмассовые ландыши,
гвоздики с перекрученными проволочными стеблями... Их продавали у самого
входа на кладбище, цветы стояли в ведрах, беззастенчиво яркие, ликующие и
страшные.
Бабушка Таня не догадывалась о моих экспансиях - она всегда приходила
из церкви добрая и утомленная, толстые очки счастливо блестели, а