"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

застигнутая врасплох мама вежливо слушала слабый, растрескавшийся от времени
голос. Нам с Сашенькой в такие минуты преподносились неизбежные карамельки
окаменевшие, с намертво прилипшими фантиками, которые было легче размочить
во рту, чем отодрать вручную. Сестра брезговала этими конфетами, а мне
годились и такие. Я знала, что карамельки - оттуда, из церкви.
Обычное ежегодное гостевание в то лето растянулось на целых два
месяца - и выехали мы намного раньше обычного, иначе не поспели бы на
похороны. Телеграмма скупо объясняла случившееся: "Таня умерла похороны 12
ждем". Мама засобиралась в дорогу, а мы с Сашенькой, далекие от взрослых
переживаний, предвкушали теплое лето в городке, так непохожем на большой и
пыльный Николаевск, где медленно текла река нашего общего детства.
Тревожное ожидание поезда на подзвездном, ночном перроне и долгое
обживание маленького мира купе. Мы с Сашенькой заранее волнуемся - сможем ли
уговорить попутчика поменять его верхнюю полку на нашу нижнюю? Взрослые не
понимают, как здорово лежать на животе, разглядывая за серым окном быстрый
фильм - темный лес, бесконечные линии проводов, редкие табуны лошадей и
незнакомые, прекрасные имена станций - где мы никогда не были и не будем.
Утром проводница приносит густой чай, соприкасаясь, подстаканники звенят,
лучше всяких бокалов, ложки нагреваются и обжигают руки.
В поезде мы всегда едим хорошо, и мама, впихнув в нас очередную порцию
полезной пищи, празднует свою личную победу. Реже мы ходим в вагон-ресторан.
Идти в ресторан страшно, под ногами скрежещут железные сочленения, в
просветах видны рельсы, и колеса стучат так сильно, что заглушают не только
слова, но и мысли. А кормят в ресторане невкусно, нам ничего не нравится, и
мы уныло считаем березы за окном. Мама же, напротив, оживляется от этих
походов и говорит с официантом особенным, искусственно выведенным голосом.
Один и тот же поезд, каждое лето, один и тот же пейзаж за окном, и только мы
с Сашенькой меняемся от года к году, и однажды просто возьмем и не прибудем
к назначенному часу на вокзал, потому что нас будут ждать совсем другие
поезда. Мне кажется, официант знал это и потому всякий раз грустно
посматривал в сторону нашего столика.
Обычно нас встречал дед: прислонив велосипед к облупившемуся гипсовому
заборчику, подходил к железным кружевам ступенек, где уже стоял наш тощий
чемодан в черно-серую клеточку. Ритуал был нарушен только раз, в то самое
лето - на вокзале нас никто не встретил, поэтому мы вылезли из вагона
самостоятельно, мама волокла чемодан, а мы с Сашенькой кульки и свертки.
Минуя кукольный вокзал, мы оказывались на широченной площади с
беленьким Лениным по центру: у памятника была непропорционально маленькая
голова с кепкой не по размеру.
Мимо Ленина мы выходили к зданию с колоннами, властно подавлявшему
прочий пейзаж, - Дворцу культуры строителей, в библиотеке которого я провела
много счастливых часов детства. Возле дворца всегда висели афиши, сулившие
индийское кино; сестра сворачивала шею на эти афиши, но мы неумолимо шли
дальше, и серый в клеточку чемодан раскачивался, будто маятник часов.
Дальше, за дворцом, начиналась аллея, посреди которой вместо деревьев была
разбита клумба, засаженная мелким, медово пахнущим алиссумом. По краям аллеи
тянулись кусты дикой смородины, затем появлялись гипсовые заборчики с
облезшими до черноты шишечками, а потом начинались дома: большие, за
плотными воротами, увитыми непроницаемыми зарослями винограда.
Как только яблони расступились в стороны, обнажив зеленую крышу, мы с