"Андрей Матвеев. Случайные имена (Роман)" - читать интересную книгу автора

и предполагаемое инкогнито развалится само собой, и я из просто
"я" стану наделенной именем и фамилией личностью, но не это
смущает меня, а то, как лучше вести повествование. В том же
"Градусе", к примеру, был герой, мною вымышленный, но сейчас-то
я рассказываю о том, что произошло конкретно со мной, это мое
левое запястье украшено небольшим белым шрамом, это я пил из
хрустального бокальчика свою кровь - алую, что отметим особо! -
смешанную с темной, почти черной, со странным зеленоватым
отливом. Густой, как патока, была эта чужая кровь, а вот о вкусе
ее я еще ничего не сказал: странный у нее, надо заметить, был
вкус. Не солоноватый и не сладковатый, не
солоновато-сладковатый, если уж на то пошло, а с явным привкусом
сероводорода, то есть чего-то гнилостного, затхлого, болотного.
Но пил я не морщась, пил с видимым удовольствием, и пил-то
именно я, не какой-то выдуманный И. Мя. Рек., так что не станем
раскрывать инкогнито, а тот, кому уж совсем невтерпеж, пусть
найдет мюнхенское издание "Градуса желания", узнает фамилию
автора, пойдет в библиотеку и посмотрит библиографию, из которой
узнает, что тот же автор написал еще несколько книг, в том числе
"У бездомных нет дома" и "Император и его мандарин", хотя романы
эти выпущены такими незначительными тиражами, что отыскать их
сейчас нет никакой возможности, если, конечно, не попросить
экземплярчик у меня.
Но все это несущественно, не больше, чем преамбула, разминка
мускулов, разборка снаряжения и укладка рюкзака, хотя на самом
деле рюкзак давно уже собран, карта аккуратно свернута и уложена
в нагрудный кармашек рубашки из плотного хлопка, что делать
дальше?
Надо просто встать, выйти на улицу и закрыть за собой дверь. Что
я и делаю.
Делаю чисто фигурально. Метафора сознания, не больше. На самом
деле ничего не происходит, я кладу трубку на аппарат и долго
смотрю на смолкшее чудовище, хотя понимаю, что это ничего не
изменит, и дело совсем не в том, что уже неоднократно
упоминаемую премию Хугера присудили не мне, а какому-то
неведомому мулату с островов Теркс и Кайкос (кстати, на каком
языке они говорят и пишут, если у них там, конечно, есть
письменность? И это не праздный вопрос, мулат может быть очень
образованным и писать, к примеру, на английском. Или на
немецком. Или на французском. Но ведь нет же терксианского и
кайкосианского языков). Дело в другом: жизнь каждого
представляет из себя подобие лабиринта, в котором есть глухие
камеры-тупички, куда забрести довольно легко, а вот выйти... И
так случилось, что лабиринт моей жизни, тот лабиринт, по
которому я странствую почти сорок лет, к этому самому дню
двадцатого июля, к этому самому часу (что-то в районе
одиннадцати утра) и завел меня в такую вот камеру-ловушку.
Замечу, что случилось это не впервой, но те, предыдущие, были
более светлыми и просторными, да и выбраться из них оказалось
довольно просто. Эта же камера оказалась творением почти