"Герман Матвеев. После бури (повесть)" - читать интересную книгу автора

Раньше, бывало, этого праздника он ждал с радостью и предвкушал много
приятного. С утра надевал парадный мундир, начищенные сапоги, намазывал
деревянным маслом волосы и шел в церковь. После обедни, не заходя домой,
отправлялся с визитами. Все его знали и, в зависимости от общественного
положения хозяев, приглашали в горницу и угощали за столом или выносили на
кухню стаканчик "согревательного", и в каждом доме он обязательно получал
праздничные. Это было заведено давно и свято соблюдалось. К вечеру в широких
карманах околоточного собиралась немалая сумма этих праздничных, а визиты
растягивались на три дня. Везде его ждали и встречали, хотя и по-разному, но
в общем хорошо.
Так было раньше. А сегодня Кандыба зашел только в два купеческих дома,
где был уверен не встретить отказа. И это все. Больше никуда не решился
идти. Он знал, что у инженеров прислуга скажет, что господ дома нет, и перед
самым носом захлопнет дверь, как это было на пасхе. А про визиты к рабочим,
даже квалифицированным, вроде штейгеров, и думать не приходилось.
"Теперь я царская собака", - с горечью подумал околоточный, вспомнив
слова песни, и вздохнул.
За дверью послышались шаги. Густые клубы пара ворвались в комнату,
словно в сенях был пожар. Пар сразу растаял, как только закрылась дверь.
Вошел пристав Аким Акимович Кутырин. Он хмуро взглянул на вставшего при его
появлении Кандыбу и несколько раз топнул ногами, отряхивая снег.
- Так что, дозвольте доложить, ваше высокоблагородие! На дежурство
заступил исправно. Так что, никаких происшествий не случилось, -
скороговоркой пробормотал околоточный, когда Кутырин подошел к столу.
- "Так что" ты болван! - с раздражением отчеканил пристав. - Никаких
происшествий не случилось! А это что?
Он достал из кармана скомканный листок бумаги и, нервно разгладив его,
поднес к самому носу околоточного.
- Читай!
На листке синими типографскими буквами в два ряда было напечатано:

ДАЛОЙ
ЦАРЯ.

Положив на стол бумагу, Аким Акимович заложил руки за спину и долго
ходил из угла в угол, не глядя на остолбеневшего Кандыбу. Затем он
остановился около печки и, поднимая к огню то одну, то другую ногу, не
поворачиваясь, неожиданно спросил:
- Ты мне вот что скажи, Кандыба... Почему тебя зовут "братоубивцем"?
- Ваше высокоблагородие, напраслина это, - хрипло проговорил
околоточный. - По злобе дразнят.
- А все-таки? Нет дыма без огня.
Кандыба откашлялся, опустил руки по швам и, часто моргая широко
открытыми глазами, заговорил:
- Дозвольте доложить, ваше высокоблагородие, всю правду, как на
исповеди. Был у меня брат... не отрекаюсь. Оба мы раньше на копях работали.
А потом, значит, когда я на своей супруге оженился, то переехал сюда в
собственный ейный дом. Супруга моя приходилась родной дочерью здешнему
надзирателю и, как, значит, я по наследственности тоже поступил служить в
полицию, то между нами с братом произошла свара. Конечно, ваше