"Уильям Сомерсет Моэм. Сумка с книгами" - читать интересную книгу автора

заметил я.
- Ну, ему еще не так худо, как некоторым. Не думаю, чтобы он очень
рвался бывать в обществе. В Лондоне, по-моему, ему было бы так же одиноко.
В том, как произнес это Фезерстоун, я уловил нечто не совсем обычное.
Самим своим тоном он словно захлопнул какую-то дверцу - иначе я просто не
могу описать. Казалось, он разом от меня отдалился. Такое впечатление, будто
ты шел поздним вечером по улице, на минутку остановился полюбоваться в
освещенное окно на уютную комнату, и тут невидимая рука внезапно опустила
штору. Его глаза, обычно откровенно смотревшие в лицо собеседнику, на этот
раз уклонились от моего взгляда, и у меня сложилось впечатление, что гримаса
боли, мелькнувшая у него на лице, мне отнюдь не привиделась. Оно на миг
передернулось, как бывает при невралгии. Мне ничего не приходило на ум, да и
Фезерстоун тоже молчал. Я понял, что его мысли отвлеклись от меня и от темы
нашего разговора и обратились к вещам, мне неизвестным. Вскоре, однако, он с
едва заметным, но явным вздохом встрепенулся и усилием воли взял себя в
руки.
- После завтрака я сразу отправлюсь на службу,-- сказал он. - А вы
чем намерены заняться?
- Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. Буду себе бездельничать.
Прогуляюсь до центра, погляжу на город.
- Достопримечательностей у нас раз-два и обчелся.
- Тем лучше, а то они мне до смерти надоели.
Как выяснилось, вида с Фезерстоуновой веранды мне хватило на все утро.
А вид был из самых волшебных, что мне доводилось встречать в ФМШ
(Федеративные Малайские Штаты - прим.автора). Дом стоял на вершине холма, к
нему прилегал большой ухоженный сад. Огромные деревья придавали саду
удивительное сходство с английским парком. В нем имелись обширные газоны, на
которых темнокожие худые тамилы косили траву; их движения были неспешны и
прекрасны. Дальше, у подножия холма, плотные джунгли шли до берега широкой
извилистой быстротекущей реки, а за ней, насколько хватало взгляда,
простирались поросшие лесом холмы Тенгары. Контраст между аккуратными
газонами с их неожиданно английским обликом и дикими зарослями джунглей,
начинающихся сразу за садом, приятно будоражил воображение. Я сидел, читал и
покуривал. Моя профессия-- узнавать все о людях, и я задался вопросом: как
этот мирный вид, исполненный тем не менее трепетного и темного смысла,
действует на Фезерстоуна, у которого он постоянно перед глазами? Фезерстоун
видит его во всякое время суток - на рассвете, когда поднимающийся от реки
туман окутывает его в призрачные покровы; в полуденном блеске; наконец, в
тот сумеречный час, когда тени крадучись выползают из джунглей, как
воинство, осторожно пробирающееся по неразведанной местности, и вот уже
укрывают безмолвием ночи зеленые газоны, и громады цветущих деревьев, и
гордые плюмажи кассии. И я задумался: а что, если нежный и, однако же,
странно зловещий характер ландшафта, незаметно для самого Фезерстоуна
накладываясь на его психику и одиночество, наделил его некими тайными
свойствами, так что жизнь, которую он ведет,-- жизнь способного
администратора, спортсмена и доброго малого,-- время от времени кажется ему
не совсем настоящей? Я улыбнулся своим фантазиям, ибо наша беседа вечером
накануне решительно не обнаружила в нем какого-либо томления духа. На меня
он произвел впечатление славного малого. Он учился в Оксфорде и состоял в
хорошем лондонском клубе. Похоже, он придавал большое значение своему