"Франсуа Мориак. Мартышка" - читать интересную книгу автора

за снохой, она заметила на ее ненавистном лице опасные признаки
раздражения. Гийом сидел, втянув голову в плечи, чувствуя, что мать не
спускает с пего глаз. Он тоже чуял надвигающуюся грозу и догадывался, что
речь пойдет о нем. Напрасно он старался слиться как можно плотнее со
столом, со стулом, он чувствовал, что бесконечные бабусины речи не могут
заполнить зловещих минут молчания, что они слишком слабая преграда для
грозного потока слов, готовых прорваться из-за плотно сжатых губ
противника.
Галеас ел и пил, не поднимая глаз, так низко нагнувшись над тарелкой,
что Поль видела перед собой только копну седеющих волос. Он сильно
проголодался, так как весь день работал на кладбище, наводя там порядок, -
это было его любимым занятием. Благодаря ему на кладбище в Серна все
могилы были ухожены. Галеас чувствовал себя спокойно, жена теперь совсем
не замечала его, ему повезло: она вычеркнула его из своей жизни. Поэтому
только он один держал себя за столом непринужденно и мог безнаказанно
исполнять все свои прихоти: "делать бурду" (наливать вино в суп),
изобретать всякого рода смеси, "мешанину", как он говорил. Он крошил,
раздавливал, разминал каждое кушанье, размазывал его по тарелке, и
баронессе стоило большого труда удерживать Гийома от подражания отцу,
причем в своих наставлениях она старалась не умалять отцовского
авторитета: "Папа имеет право делать все, что он хочет", "Папа может
позволить себе все, что ему угодно..." А Гийу должен держать себя за
столом как благовоспитанный мальчик.
Гийу и на ум не приходило судить отца, он даже помыслить об этом не
мог. Папа принадлежал к совсем особой породе взрослых - к разряду
безопасных, которых можно не бояться. Таково было мнение Гийу, хотя он и
не умел его выразить. Папа все делал бесшумно, не мешал Гийу рассказывать
самому себе увлекательную историю, даже мог сам войти в фабулу на манер
безгласного и безвредного персонажа вроде вола или собаки. Зато мать
насильно врывалась в его внутренний мир и оставалась там наподобие
инородного тела, присутствие которого чувствуется не всегда, но вдруг
безошибочно обнаруживаешь пораженный им участок. Вот она произнесла его
имя... Началось! Опять будут говорить о нем. Мать упомянула имя учителя.
Гийом пытался понять, о чем идет речь. Бедного кролика схватили за уши и
вытащили из норы на свет, на яркий, ослепительный свет, привычный для
взрослых.
- Так вот, дорогая мама, скажите, пожалуйста, что вы намерены делать с
Гийомом? Думали вы о его будущем? Вы же знаете, он умеет читать, писать,
считает с грехом пополам. И только. А ведь ему тринадцатый год!.. Куда это
годится?..
По мнению баронессы, ничего еще не было потеряно. Следовало
осмотреться, поразмыслить...
- Но ведь его уже выгнали из двух коллежей. Вы уверяете, что здешний
учитель не хочет давать ему уроки. Остается только одно: нанять гувернера
или гувернантку. Пусть живет тут и занимается с Гийомом.
Баронесса живо запротестовала. Нет-нет, не надо вводить в дом
посторонних... Она трепетала при мысли, что появятся свидетели их жизни в
Сернэ, той ужасной жизни, которая установилась в замке с тех пор, как
Галеас дал свое имя этой фурии.
- А у вас, моя милая, есть какой-нибудь план?