"Франсуа Мориак. Поцелуй прокаженному" - читать интересную книгу автора

спозаранок больного разбудит скотина на базарной площади, а у дверей
затарахтит машина Казенавов, возвещая о начале еженедельной напасти.
Фелисите вломится на кухню и в угоду своему сыну поломает весь распорядок
дня брата. Эта парочка укатит только вечером, оставив Кадетту в слезах и
хозяина дома полуживым.
Слабый, беззащитный перед врагом, господин Жером втайне лелеял свою
месть. Он так часто бормотал под нос, что оставит Казенавам "кукиш с
маслом", что Жан поначалу не придал значения словам отца, когда тот наконец
заговорил с ним об этом. "Мы обведем их вокруг пальца, Жан, только ты должен
все сделать, как я скажу. Сделаешь?" Витавший в облаках Жан только улыбнулся
в ответ. Тем временем отец оглядел его с ног до головы и сказал: "Тебе в
твоем возрасте следует больше заботиться о своей одежде, ты ведь не на
паперти стоишь!" И хотя господин Жером никогда прежде не обращал внимания на
то, во что одет его сын, Жан и не подумал спросить, что тот имеет в виду.
Жан вообразить себе не мог, какой сюрприз готовит ему судьба. Взяв из
отцовских рук Монтеня, Жан прочел: "Что до меня, то я поклонник жизни как бы
скользящей, малоприметной, немой"[2]. Вот и они с отцом скользят по жизни
неприметно, в безмолвии. Вода в озере подернулась рябью, вокруг мертвого
крота сновали головастики. Опасаясь простуды, господин Жером поспешил к
дому. От нечего делать Жан выглянул через приоткрытую калитку сада на улицу.
Заметив его, внук Кадетты выпустил из рук девушку, которую сжимал в
объятиях, - словно яблоко обронил.

II

В эту ночь Жан Пелуер почти не спал. Открытые окна глядели в белесую
ночь - из-за кваканья лягушек в пруду было шумно, как днем. Обманчивый свет
звезд до самой зари не давал угомониться петухам. Городские петухи
перекликались с фермерскими, а те разносили петушиные крики дальше.
"Тысячекратный зов, на сменах повторенный..."[3] Жан не спал, прислушиваясь
к глухому звучанию стиха. Через оконные переплеты в комнату струилось сияние
звезд, поглощавших небесную лазурь. Жан подошел босиком к окну и уставился
на звездные миры, называя их по именам. При этом его неотступно преследовал
вчерашний вопрос: что для него вера - некая совокупность идей или хитроумный
способ утешить самого себя? Разумеется, среди господ преобладали верующие.
Но разве Шатобриан, к примеру, не рискнул хоть раз пожертвовать вечностью
ради женской ласки? А сколько раз ради поцелуя предавал Сына человеческого
Бар-бе д'Оревильи? И не было ли их предательство ценой за обретенную победу?

На рассвете Жана разбудил жалобный визг поросят. Как и вообще по
четвергам, Жан поостерегся открывать ставни, чтобы с рынка никто его не
увидел. На тротуаре, прямо под окнами мадам Буриде, продавщица остановила
Ноэми д'Артьял, чтобы спросить, успела ли та позавтракать. Жан не спускал
жадных глаз с семнадцатилетней Ноэми. Ее лицо испанского ангелочка,
обрамленное каштановыми кудрями, не очень сочеталось с коренастой фигурой,
но Жану как раз и нравился контраст молодого, крепкого, слегка угловатого
тела с ангельским личиком - местные кумушки недаром твердили, что Ноэми
д'Артьял прямо загляденье. Приземистая Рафаэлева мадонна, она пробуждала в
Жане все самое лучшее и самое худшее, рождала высокие мысли и вызывала
низменные вожделения. Ее нежная шея покрылась испариной. Длиннющие ресницы и