"Франсуа Мориак. Матерь" - читать интересную книгу автора

подстерегаемый ею, через Восточные ворота. Именно на одном из таких
помостов, в маленькой гостиной, Матильда увидела в один прекрасный день,
будучи невестой, эту огромную разъяренную женщину, которая, вскочив, топала
ногами и кричала:
- Не видать вам моего сына! Никогда вы у меня его не отнимете!
Между тем внутренний жар спадал. Бесконечная усталость, раздавив все ее
существо, не позволяла шевельнуть даже пальцем - хотя бы для того, чтобы
отлепить рубашку от потного тела. Она услышала скрежет двери, выходящей на
крыльцо. Это был час, когда г-жа Казнав и ее сын, вооружившись фонарем, шли
через сад к сооруженному возле крестьянского дома укромному местечку, ключи
от которого хранили при себе. Перед Матильдой встала сцена, повторявшаяся
ежедневно: они поджидали друг друга, продолжая разговаривать через дверь с
вырезанным сердечком. Ей опять стало холодно. Зубы стучали. Кровать дрожала.
Матильда нашарила рукой шнурок звонка - допотопной системы, вышедшей из
употребления. Дернула, услышала, как трется о карниз канатик. Но колокольчик
даже не звякнул в доме, погруженном во мрак. Матильда снова пылала. Зарычала
собака под крыльцом, потом раздался ее яростный лай, кто-то шел по тропке
между садом и вокзалом. Она подумала: "Еще вчера я испугалась бы!" В этом
огромном доме, вечно сотрясаемом дрожью, где наружные стеклянные двери не
были даже защищены глухими ставнями, ей случалось проводить ночи в безумном
страхе. Сколько раз она вскакивала на постели, крича: "Кто там?" Но теперь
ей больше не страшно - точно в этом пылающем костре она сделалась
неуязвимой. Собака все еще скулила, хотя звук шагов затих. Матильда услышала
голос Мари де Ладос: "QuГ(C)s aquo, Peliou!"[1] Потом услышала, как Пельу
радостно забил хвостом по каменному крыльцу, а та успокаивала: "LГЎ, lГЎ,
tuchaou!"[2] Огонь снова покидал эту снедаемую им плоть. Безмерная усталость
переходила в покой. Ей казалось, она вытягивает свои изнемогшие члены на
песке, у моря. Молиться она и не думала.

II

Далеко от этой спальни, по другую сторону вестибюля, в маленькой
гостиной рядом с кухней мать и сын глядели, как угасают и вновь вспыхивают
головешки в камине, хотя уже стоял июнь. Опустив на живот недовязанный
чулок, мать почесывала длинной спицей голову, где между крашеными волосами
проглядывала белая кожа черепа. Сын отложил материнские ножницы, которыми
вырезал изречения из дешевого издания Эпиктета. Этот бывший воспитанник
Политехнического решил, что книга, где будет собрана воедино вся мудрость,
проповедуемая от начала рода человеческого, откроет ему с математической
точностью тайну жизни и смерти. Поэтому он усердно копил всевозможные
сентенции, тешился их вырезыванием, как ребенок, и только в этом занятии
находил облегчение. Но сегодня вечером ни мать, ни сын не могли уйти от
своих мыслей. Внезапно вскочив, Фернан Казнав вытянулся во весь свой рост и
сказал:
- Мне кажется, зовут.
И, шаркая шлепанцами, двинулся к двери. Но мать тотчас настигла его:
- Не пойдешь же ты снова через вестибюль? Ты сегодня вечером трижды
кашлял.
- Она совсем одна.
Что с ней может стрястись, по его мнению? Слишком уж он суетится из-за