"Евгений Максимов. Южанин " - читать интересную книгу автора

отцветшая Гефсимань. Четыреста детей не спали и входили в море, дробя шагами
круги созвездий, чтобы хоть на вершок, хоть на слезу, хоть на молитву быть
ближе к Святой Земле. Брабо посадил на плечо серьезную малявку и показывал
ей Ковш.
Смешно, сьеры... Никогда нельзя позволять детям осуществлять свои
мечты. Кто в детстве не желал бежать за море, или скитаться по земле, чтобы
дойти до края, приподнять хрустальную сферу, как занавес и подсмотреть
замысел Божий? Кому не теснила душу весна той яростной, той великой тягой
умереть или взлететь, отряхнув оболочку, родительскую любовь, и память, еще
незаполненную, легкую, как птица? Крепче держите детей за руку, сьеры. Ведь
именно память привязывает человека к земле. А этого груза у нас, как назло,
не было. На молодой крови мы замешали Святую Землю. И нашлись умники,
которые пили эту смесь и нахваливали...
Монахи сказали нам, что утром придет корабль и увезет нас к Богу.
Болтаясь между спящими в сонном полубреду, я нашел бочку с водой, но
там ничего не было, кроме слизи на стенках. И, возвращаясь к Николь и Брабо,
я заметил Стефана - он благоговейно тащил кувшин вина к арбе.
Монахи похвалили его, они пили, привалившись спиною к колесам. Плеснули
и Стефану. С ними сидел моряк.
Они спорили, торговались на пальцах, Истинная Правда, коверкая
итальянский, орал в дубленую рожу гостя:
"Без ножа режете, Альди! За таких парней и девок нечестивцы и золота не
пожалеют. Вы же видели - товар отменный: ноги литые, глаза ясные, грудью
рулевое весло перешибут. Вон сколько прошли и не охнули, готовы жрать
ослиные стручки и спасибо говорить! А дворянчики?! Их отмыть, а там -
манеры, языки, тысяча удовольствий, суфле... А цена - пшик! В прошлом году
мы разочлись по-божески". Моряк скалился, тряс серебряными цацками на шее:
"Мужской пол - два динария за душу, женский пойдет по одному. Их еще в море
половина передохнет!" Стефан сосал вино, щурился. А потом закликал, засучил
ногами, но не удержался - хихикнул. Моряк дивился его талантам.
Кстати, Амброз, где вы откопали это выдающееся дитя? Сколько пащенку
было лет? Куда-куда я должен пойти? Фу, ваше преосвященство! Сидит тут,
потеет, выражается при дамах, пример молодежи подает гнилостный... Так
сколько - тринадцать, четырнадцать?
Клинок на моей груди похолодел. С меня сорвали все: веру, любовь,
незримый доспех крестоносца. И сквозь громадную ссадину с хохотом хлынула
ненависть. Я ей упивался, сьеры, я летел, я ненавидел с высшей чистотой,
словно разом ударили по органным клавишам. Мне казалось, я кусаю их
уродливым смехом, выгрызаю черные куски мяса и жилы. Я убежал прежде, чем
они опомнились. Чуть позже Истинная Правда бродил, подолгу светя фонарем в
спящие лица. Стоял он и надо мной, на щеку мне капнуло масло, но я спал и
улыбался, что твой купидон.
Причал прогнулся под нашими ногами. Высоты Генуи ожогом запечатлелись в
полуденном небе. Легко забыть лишения и боль, когда зелена круглая плоть
волн и, точно ладонь Господня, протянуты сходни. Еще свернут был парус, от
жары дымились снасти - мы все еще мечтали о Иерусалиме, а нас пересчитывали,
как скотину. Я, конечно, обо всем рассказал Николь и Брабо, мы пытались
втолковать правду остальным, но никто не желал слушать. Они лишь вскидывали
головы и пели, стараясь увидеть Стефана через плечи друг друга.
И первые уже ступили на палубу и маячили меж крепостных зубцов алой