"Владимир Максимов. Сага о носорогах " - читать интересную книгу автора

3

Сначала я позволю себе процитировать самого себя и приведу выдержку из
своего романа "Прощание из ниоткуда" о памятной для меня встрече весной
пятьдесят первого года. Тогда, освободившись из лагеря, я бродил по Москве в
поисках работы и хлеба.
"Вот тогда-то, на углу улицы Горького и Моховой, у парадного подъезда
гостиницы "Националь", среди пестрого, но жалкого в своих претензиях
многолюдья Влад и отметит памятью идущего мимо него человека с щегольской
тростью под мышкой. Высокий, в роскошных усах красавец, в светлом пальто, с
ухоженным нимбом вьющихся волос, он двигался сквозь толпу, словно гость из
мечты, посланник Шехерезады, видение иного, нездешнего мира, и благоухание
его холеной чистоты тянулось за ним наподобие тончайшего шлейфа. О, как он
был красив!
Вы еще встретитесь, Саша, вы еще встретитесь, Саша Галич, но только
почти через двадцать лет, в другой обстановке и при других обстоятельствах,
и, надо надеяться, оба пожалеете, что этого не случилось раньше!"
Встретившись и подружившись почти через четверть века, мы действительно
пожалели об этом. Во всяком случае, я. В Галиче поистине сочетался чеховский
идеал человеческой красоты: "и душа, и лицо, и одежда". Его глубоко
укорененный и поразительно естественный артистизм сказывался во всем: в
быту, в творчестве, в отношении к людям. Всякая дисгармония, касалось ли это
этики или эстетики, вызывала в нем мучительное страдание. Мне кажется, что
именно это качество его души и характера в конце концов привело этого
чистого артиста, поэта, певца в ряды нашего демократического движения.
Чуткое к несчастьям "униженных и оскорбленных" сердце Александра Галича не
могло спокойно выносить того надругательства над Совестью Человека, которое
безраздельно властвует в его стране. Долгим и непростым был путь этого
художника от невинных комедий и остроумных скетчей до песен и поэм протеста,
исполненных пафоса гнева и боли, от респектабельного положения в официальном
Союзе писателей до жизненно опасного членства в Комитете Прав Человека,
возглавленного в те поры Андреем Сахаровым, с которым Галича до конца жизни
связывала самая сердечная дружба. Но тем значительнее и выше прозревается
нам сейчас его высокая судьба.
Затравленный на родине, он верил, что здесь в мире свободы и
творческого поиска его оценят, поймут, примут. Но после одного из первых же
его выступлений на Западе некая розовая бельгийская газетенка поспешила
написать:
"Противно смотреть, как этот, страдающий одышкой от ожирения буржуа
взбирается на сцену, чтобы проговорить хриплым голосом под гитару свои
пропагандистские побасенки".
В конце концов у него нашлись благодарные слушатели и много: в Италии,
во Франции, в Америке. Но было уже поздно, нелепая гибель стояла у него на
пороге.
Мне трудно еще представить, что я уже никогда не увижу его, не
перемолвлюсь с ним обязательным ежедневным словом, не зайду ненароком к нему
в гости: так нелепа, так внезапна, так непостижима для меня его смерть.
К счастью, поэт не умирает вместе со своей плотью, эхо его души
продолжает жить в нас, и чем отзывчивее, чем ранимее была его душа, тем
продолжительнее и объемней звучит в нас это эхо.