"Владимир Максимов. Сага о носорогах " - читать интересную книгу автора

газетчик. В качестве последнего изъездил практически всю страну.
Отец мой - крестьянин деревни Сычевка, Тульской области, откуда в
призывном возрасте, в 1920 году, был взят в Красную армию, где вступил в
партию. После демобилизации домой не вернулся, подавшись вместе с молодой
женой в Москву. Здесь активно включился в политическую жизнь, примкнув к
рабочей оппозиции. После выдворения Льва Троцкого из СССР несколько раз
арестовывался, но окончательно осужден на заключение лишь в тридцать третьем
году. В тридцать девятом оказался одним из "счастливчиков", освобожденных в
связи с падением Ежова. До самого начала войны работал грузчиком на шахте в
родных местах. Двадцать второго июня 1941 года записался добровольцем на
фронт, где вскоре и погиб.
Крайняя семейная нищета, обусловленная ежедневной борьбой за
существование, не располагала нас к сердечной доверительности и наверное
поэтому сколько-нибудь прочной душевной близости с матерью у меня так и не
возникло. Тому способствовало и наше с нею природное упрямство. Наибольшее
влияние на мое формирование оказал дед по материнской линии, потомственный
железнодорожник Савелий Ануфриевич Михеев, с которым я провел значительную
часть детства.
Первое стихотворение написал в восьмилетнем возрасте и впоследствии
занимался сочинительством почти беспрерывно. Из того, что попадалось под
руку, увлекался Горьким и Леоновым. С духовной зрелостью пришла и заполнила
меня целиком любовь к Достоевскому и преклонение перед ним. Мне близки его
неистребимая "милость к падшим", его нравственная последовательность, его
неприязнь к делению общества на правых и виноватых. Поднятая им проблематика
может служить неисчерпаемым кладезем для любого писателя нашего времени. В
литературной среде своего поколения я с самого начала оказался изгоем,
пасынком. Меня мало волновали вопросы, занимавшие в те времена моих
товарищей по перу: извращения в сельском хозяйстве, драма доморощенных
битников, культ личности. Отсюда - полное непонимание в окружающих, а
зачастую (особенно в отношении к моему религиозному поиску) - и откровенная
насмешка. Мне хотелось сразу же "во всем дойти до самой сути", нащупать
истоки процесса, раздирающего общество, выявить для себя историческую
концепцию. Удалось ли мне это, судить читателю.
Версия о покровительстве глубоко чтимого мною Константина Паустовского
несколько преувеличена. Его роль в моей судьбе ограничилась привлечением
меня к участию в сборнике "Тарусские страницы". Впоследствии же я с ним
более не встречался. Вокруг него в основном группировались его бывшие
слушатели по семинару в Литературном институте: Борис Балтер, Лев Кривенко,
Бенедикт Сарнов и другие.
Вскоре после выхода романа "Семь дней творения" на Западе я был
исключен из Союза писателей СССР, о чем никак не сожалел. К этому времени у
меня уже печатался за границей роман "Карантин" и заканчивалась работа над
"Прощанием из ниоткуда". По традиции считаю, что всю литературную жизнь пишу
одну книгу, только инстинктивно рассеченную на отдельные периоды, связанные
с тем или иным душевным и духовным поворотом.
Выехав на Запад, долго не мог прийти в себя, ошеломленный здешней
политической и социальной суетой, в которой и сам принял посильное участие.
Сначала весь ушел в организацию журнала, ездил, выступал, собирал вокруг
нового дела людей и средства. Но постепенно внутреннее равновесие
восстановилось, возвращались языковая память, профессиональный навык, тяга к