"Пол Макоули. Прямиком в ад" - читать интересную книгу автора

улетела за кулисы. Замысловатые арпеджио Дэви прервались, когда он
отшатнулся назад, но закольцованная подкладка продолжала звучать. Я
увернулся от бутылки, не переставая играть тягучий циклический риф, на
который мы перешли, когда Вор, пять долгих минут назад, вдруг принялся за
свою фугу, - икру пронзила резкая боль в том месте, где кожаные штаны
проткнул осколок стекла.
Толпа бурлила, ее рев походил на рев штормового океана, по воздуху
неслись не только бутылки: пластиковые стаканы, трепещущие ранеными птицами
программки, башмаки, костыль. Словно толпа в ярости разрывала себя на куски.
Стакан с желтой маслянистой жидкостью выплеснулся мне под ноги, остро
запахло мочой.
Кто-то проскочил мимо меня, это оказался Кощей, он пригнулся, когда я
развернулся к нему вместе с гитарой, какой-то миг с улыбкой глядел прямо на
меня, дреды торчали по сторонам бледного клинка его лица. Он выхватил из
воздуха бутылку и метнул ее обратно, затем опустился на колени рядом с Вором
и нежно обнял его.
Я уже бросил играть, Жаба тоже слез со своего помоста. Какой-то миг был
слышен только звук сырого сиплого дыхания Вора, птичий щебет закольцованной
клавишной подкладки и звон бьющегося стекла.
Толпа снова завопила, когда появились два охранника, огромные мужики в
футболках и джинсах, они неуклюже приседали под шквалом воплей и летящих
предметов, которые отскакивали от их загривков, потом подхватили Вора под
руки и потащили за собой, цепляя подметками его башмаков за провода. Кощей
затрусил сбоку, словно пес рядом с хозяином.
Дэви подошел к своему микрофону, с его черного плаща стекало пиво,
невидяще сверкали стекла очков для сварки, и произнес в него:
- Идите все на хрен, спокойной ночи!
Я выдернул шнур из гитары и побежал.
Стокгольм, пятнадцатое сентября, 2001 год. Первая и последняя джига,
сыгранная во время второго европейского турне "Жидкого телевидения".
Это был уже не первый раз, когда Вор начинал валять дурака. Еще до
того, как Вор подпал под чары Кощея, он затевал подобные интеллектуальные
игры, с самим собой, с толпой, с нами. Посреди песни отворачивался от
микрофона, наблюдая, как мы выкручиваемся без него: руки сложены на груди,
по лицу блуждает улыбочка. Выходил на сцену перед началом концерта и
принимался читать страницу за страницей "Освобожденного Прометея" Шелли,
игнорируя нетерпеливые выкрики публики. Полностью отдавался песне только для
того, чтобы вдруг остановиться, начать новую, оборвать и ее, словно в
поисках совершенного звучания. Повторял припев раз за разом, пока не срывал
голос, потом обращал микрофон к зрителям, позволяя им заканчивать вместо
него. Дэви и я, мы с этим мирились, потому что, хотя группу собирали мы,
настоящей звездой был этот худосочный низкорослый двадцатилетний юнец, по
возрасту годящийся мне в сыновья.
Я никогда не занимался ничем, кроме музыки. Семидесятые провел в
совершенной дыре, в Камдене, жил в домишке сторожа при закрытой школе. В
одной комнате со своей гитарой, парой бобинных магнитофонов, пластинками в
картонных коробках и постелью, сделанной из двух тюфяков. Я был эдаким
постхиппи, каждый день принимал ЛСД, питался батончиками "Марс" и
выклянченными на рынке подгнившими фруктами. Получал пособие по безработице,
иногда уезжал в Кент подработать на сборе яблок или хмеля. И все время