"Элизабет Макнейл. 9 1/2 недель " - читать интересную книгу автора

- Это кажется пустячным делом, но для меня это целая история.
Чем больше у меня здесь вещей, тем реже мне приходится ходить в
прачечную и в магазины".
Я лежу на кровати, все тело мое расслаблено, я смотрю на него: он
берет два носка, надевает один на руку - его рука просвечивает сквозь
трикотаж на пятке, хотя дырки там нет - потом бросает его в корзину.
"Гораздо удобнее, когда они все одинаковы, - объясняет он мне. - Тогда
они все подходят друг к другу. Я купил их целую партию, еще когда учился в
Университете".
Я закрываю ящик, вскакиваю на кровать, ложусь на спину и несколько раз
подпрыгиваю, отталкиваясь ногами. Я в страшном изумлении. Я влюбилась в
собирателя и охотника за носками! Стараясь не смеяться, я все же невольно
хихикаю, но, к счастью, голос его приятеля стал совершенно пронзительным, и
если бы даже я расхохоталась, они все равно бы меня не услышали.
Без четверти десять. Я, наконец, успокаиваюсь, закидываю руки за
голову и смотрю в потолок, разглядывая на нем тень от абажура. "Вот видела
бы мама, как ты роешься в чужих вещах... Ну, ладно, я же не рылась, -
говорю я себе недовольно, - я же ничего не тронула".
Предположим, что он бы сунул нос в мой шкаф. В прошлый раз, полагая -
и правильно, - что мы скоро пойдем в постель, я тихонько задвинула
скользящую дверь шкафа, пока он пил кофе в гостиной. Это было позавчера
вечером. Беспорядок и хаос: обломки моды за десять лет вперемешку с теми
вещами, которые я ношу сейчас. Месяц тому назад, ища пиджак (потом я
узнала, что он потерялся в чистке), я обнаружила старую мини-юбку. Я с
удивлением уставилась на нее, а потом выбросила из шкафа, но все же
подобрала и повесила снова: ведь у нас с ней были приятные минуты. А какое
внимание я привлекла к себе, когда одела ее в первый раз! А вот этот старый
плащ с подкладкой из шотландки, оставшийся еще с моих студенческих лет, или
брюки, которые я купила на распродаже в Бонвитсе, потому что они сшиты из
тонкой шерсти в клетку... Я их так и не носила: они были мне коротковаты и
не шли ни к чему. Но я их сохранила: такая удачная покупка и покрой
прекрасный...
Все эти старые, разные тряпки, кучей сваленные в шкафу; туфли - с
длинным платьем их еще можно бы надеть, мерзкий дождевик, который раз в год
я все же надеваю, когда идет проливной дождь, а нужно выйти за сигаретами;
сумка от Гучи, - я ей не пользовалась уже несколько лет. В свое время она
мне стоила двухнедельного заработка: мне казалось, что я достигла вершин
нью-йоркской элегантности. Старые пояса, красные сапожки, забытые мальчиком
с фотографии на зеркале, и майка, оставшаяся уже не помню от кого из моих
любовников, которой я иногда вытираю пыль.
"Ну, и что ты узнала, порывшись в его вещах? - задаю я себе вопрос. -
Ну, это человек чистоплотный. Он играет в теннис, плавает, катается на
лыжах. Он не знает, что такое механическая прачечная. Нормально ли, чтоб у
мужчины его возраста, его профессии было десять белых рубашек, восемь
розовых и одиннадцать голубых? Не знаю. Конечно, мы с ним почти однолетки,
а когда у меня было столько одежды? Одно я знаю точно: ни у одного мужчины,
который за мной ухаживал, не было такого ограниченного чувства цвета. Ни
пурпурного, ни цвета фуксии, ни бирюзового, ни оранжевого - это еще ладно.
Но ни коричневого, ни зеленого, ни желтого, ни красного... Все, что у него
есть, - синее, серое, белое или черное, кроме розовых рубашек, разумеется".