"Антон Семенович Макаренко. Марш 30-го года (Восьмитомник, т.2)" - читать интересную книгу автора

старые коммунары - Крымский и Жмудский, но большинство членов этих отрядов
- новички. Однако эти новички уже справляются со своим положением хозяев
на производстве. Недавно они даже одержали крупную победу над Соломоном
Борисовичем.
Никелировочная мастерская разделяется на два отделения: в одном стоят
шлифовальные, полировочные станки и так называемые щетки. На всех этих
приспособлениях медные части, вышедшие из токарного цеха, приготоавляются
к никелировке: шлифуются и полируются. В другом отделении они опускаются в
никелировочные ванны, но и перед ваннами проходят очень сложную процедуру
промывок и очисток и бензином, и известью, и еще каким-то составом. Одним
словом, в никелировочном цехе очень много отдельных процессов, и общий
успех работы зависит от слаженности и согласованности.
Почему-то Соломон Борисович держал здесь двух мастеров: один заведовал
шлифовальным отделением, второй - собственно никелировочным. Мастера эти
отчаянно конкурировали друг с другом, подставляли один другому ножку,
сплетничали и втягивали в эту глупую борьбу и рабочих, которых там
человека четыре, и ребят.
Вообще никелировочный цех у нас один из самых неудачных: всегда в этом
цехе что-нибудь ломается, останавливается. И Соломон Борисович, и мастер,
и члены производственного совещания, и остальные коммунары на каждое
заседание совета командиров приходят с взаимными претензиями. Начинается
разговор в очень корректных выражениях, но кончается бурно. Раскраснеются
физиономии, размахаются руки, голоса повысятся на пол-октавы. Голос
секретаря совета командиров, называемого чаще ССК#15, переходит в фальцет,
но тщетны все попытки сколько-нибудь охладить Соломона Борисовича. Соломон
Борисович горячится ужасно.
- Что вы мне рассказываете? Кому вы рассказываете? Я работаю на
производстве девятнадцать лет, а мне такой, понимаете, малыш говорит, что
здесь число оборотов неправильное. Так разве я могу так работать? Я
требую, чтобы со стороны коммунаров было ко мне другое отношение.
Тут Соломон Борисович сам доходит до такого числа оборотов, что уже не
замечает, как начинает рассказывать своему соседу, политруководителю
коммуны товарищу Варварову, о каких-то еще более возмутительных
проявлениях неуважения к его производственному опыту. Варваров, молодой и
кучерявый, что-то у него спрашивает. Соломон Борисович ерзает на стуле и
роется в глубочайших карманах своего пиджака-халата, очевидно, разыскивая
документальное доказательство.
ССК пищит:
- Соломон Борисович, а Соломон Борисович! Соломон Борисович, говорите
всему совету. Чего вы шепчетесь?..
Соломон Борисович оглядывается на сердитого Ваську и расцветает в
улыбке:
- Ну вот, видите?
Но, несмотря на все эти столкновения, Соломон Борисович любит ребят и
часто приходит в неожиданный восторг от напоритости коллектива.
Этот восторг он выражает на каждом шагу, но и на каждом шагу он с этим
коллективом ссорится и устраивает конфликты. Коммунары платят ему таким же
сложным букетом. С одной стороны, они видят его энергию и знания, но в то
же время они не склонны подчиняться его авторитету и прекрасно разбираются
в отрицательных свойствах его как организатора: бывает, что Соломон