"Антон Семенович Макаренко. Статьи и рассказы (Восьмитомник, т.7)" - читать интересную книгу автора

БОЛШЕВЦЫ

...Мы так привыкли к изумительному стилю нашей жизни, что уже часто не
замечаем ее изумительности. Только с трудом отвлекаясь от наших
горизонтов, только бросив взгляды далеко на Запад, мы вдруг широко
открываем глаза: где это возможно, когда вообще это было возможно в
истории, чтобы государственные деятели разговаривали с ворами о будущих
заводах, гаражах, кооперативах?
Вся эта книга "Болшевцы" - рассказ о таких изумительных вещах, которые
для нас почти перестали быть изумительными, так как мы привыкли к ним,
такими они сделались для нас необходимо нашими.
На страницах книги мы встречаем героев шалмана - воровского притона. Их
много - этих воров. Их лица мелькают одно за другим, лица людей, пришедших
к нам из чужого мира, мира звериной борьбы человека с человеком, взаимного
грабежа и взаимной жестокости. Из них соткана подкладка европейской
цивилизации, они - ее необходимый элемент.
Новый мир они встретили враждебно, уперлись в привычных рефлексах,
закрепились в блатных законах, в блатной морали. В книге прекрасно
показано это судорожное сопротивление шалмана новым движениям нашей жизни.
В каждой главе, в каждой личной истории вы видите цепкие лапы
"цивилизации". Вот Мологин, знаменитый "специалист" по кассам, перед
отправлением в коммуну:
"Темный постылый мир таких же, как он, изуродованных жизнью людей,
ненавистный и родной, как собаке ее логово, мир шалмана, проституток,
азарта, крови, издыхающий, но недобитый мир, мог теперь покинуть Мологин,
властно вставал перед ним. Он хватал его, тянул его назад, он приказывал,
диктовал ему. И Мологин не смел ослушаться.
- Только я никогда не буду легавить!#1 Не заставите! - крикнул он
взвинченно.
Погребинский#2 пожал плечами".
Перед Погребинским не один Мологин "кричал взвинченно", и поэтому он
имел право пожимать плечами. Леля Счастливая на том же допросе о блатной
морали дошла до истерики, уже будучи в коммуне. Коммуна казалась ей самым
поганым местом, "которое для честного вора хуже смерти".
Притоны, тюрьмы, улицы, зверская, пьяная, грязная жизнь - все это и для
воров отвратительно, но социальное их кредо сильнее ужаса, отвращения -
они воры, в этом их привычный мир.
С трудом, спотыкаясь, сопротивляясь, с взвинченным криком, с бутылкой в
руках, с подозрительным недоверием целыми сотнями побрели
воры в коммуну, все-таки побрели. Их встретили кордоны, стражи, заборы,
запирающиеся ворота. Может быть, их решили соблазнить невиданным
комфортом, дорогой пищей, одеждой, светлыми залами, уютом? Может быть, для
их перевоспитания был подготовлен целый строй гениальных
мастеров-педагогов?
Нет.
До смешного немногочисленны те силы, которые были выставлены против
идущего воровского мира. Погребинский, Мелихов, Богословский, потом
Островский, Смелянский, Николаев - и десяти имен нельзя насчитать. И
многие из этих людей - чекисты, по горло занятые на своей трудной работе.
И нет никаких дворцов, и нет воров и стражи, вообще ничего нет, кроме