"К.Мечик-Бланк. Возвращение (Нева. 1999/12) " - читать интересную книгу автора

Удельная... Хватаю Юльку за шиворот, тащу к выходу. "Уже
приехали?" -удивляется она. "Нет, мы должны навестить мою подругу". В
голове крутятся мрачные мысли. Удельная - какой страшный удел! "Уж лучше
посох и сума...". Боже, как я пойду с Юлей в такую больницу? К тому же нас
ждет Комарово моего детства: зима, сугробы, финские сани и сосны в снегу. А
встреча была бы... И вряд ли... Двери закрываются. Мы едем дальше.
Маша. Я не помню, когда мы познакомились. Наверное, тебе было шесть, а
мне соответственно пять. Но я помню твои гладкие тяжелые волосы,
темно-карие, чуть восточные глаза, нижнюю губу с трещинкой от мороза,
смазанную вазелином, ощущение упругой и гладкой щеки...
Ума не приложу, почему твои родители, Алексей Иванович и Элико
Семеновна, именно меня выбрали тебе в подруги. В Комарове на зимних
школьных каникулах много девочек, нарядных, начитанных и веселых.
Я живу в Комарове постоянно, у бабушки с дедушкой, - дед работает
директором Дома творчества. Хотя ты живешь в Ленинграде и видеться мы можем
только зимой, мы обе знаем, что мы лучшие подруги.
Тебе не разрешают кататься на лыжах и санках с Черкасовской горки. Но
мы часами гуляем по Комарово с твоими родителями. Ты называешь их "папсик"
и "мамсик". Во время этих долгих прогулок (до Репина три километра, до
Зеленогорска семь) Алексей Иванович нас развлекает смешными историями. По
очереди вы читаете стихи на непонятном мне немецком языке:

Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,
Dass ich so traurig bin...

"Машик, переведи", - велит Алексей Иванович. И ты рассказываешь мне
про то, как на вершине горы сидит дева, расчесывая свои золотые волосы. А
Алексей Иванович тебе говорит: "Посмотри, Маша, как Ксанчик похожа на
маленького Пушкина".
Мы рисуем на снегу шарады и играем в буриме. Алексей Иванович нам
задает рифмы, первые попавшиеся, и много лет спустя слова "доберман-пинчер"
у меня все еще ассоциируются с именем Леонардо да Винчи.
Твой мир мне не совсем понятен. Я не знаю, что делать с твоим
признанием, когда однажды на комаровской дороге, спросив у меня, люблю ли я
своих родителей, ты вдруг говоришь мне странную вещь: "А я своих не люблю,
вот так-то".
Иногда мне кажется, что ко мне ты равнодушна, но это все же не так, в
тебе проскальзывает нежность, когда ты треплешь меня за челку, жарко шепча
на ухо: "Ты мой Конек-Горбунок". Или приговариваешь: "Ручки, ножки,
огуречик. Вот и вышла... Ксана Мечик!".
Мы возвращаемся в Дом творчества. В девятнадцатом номере на втором
этаже, где всегда останавливается Алексей Иванович, нас ждет шоколад
"Золотой якорь" и лимонад, хотя никакого праздника на самом деле нет.
Алексей Иванович велит нам снять промокшую обувь и растирает нам ноги
одеколоном со странным названием "4711". Много лет спустя я увижу такой
одеколон на витрине нью-йоркского парфюмерного магазина.
Нам выдаются сухие шерстяные носки, мы отправляемся бродить по Дому
творчества. Только шуметь нельзя. В коридоре висит вывеска: "Тише, шум
мешает работе". Ты переводишь ее на тарабарский язык: "Тэшэ шэмэ мэшэ
рэбэ".