"Юрий Медведько. Исповедь добровольного импотента" - читать интересную книгу автора

концертным роялем "Красный Октябрь", под скорбный лад до-минорного арпеджио.
Моя душа наполнялась ликованием и надеждой, что скоро, совсем скоро мы
сольемся в музыке Любви.
Но она воспринимала мой пыл как нечто естественное. Как кипящий чайник
или ми-бемоль в гудке электровоза. Я желал ее душой и телом и мечтал
пуститься с ней по тернистыми тропами страсти к вершине экстаза, на которой
нас ждет только одно - Совершенный Восторг, а она со мной просто "ходила".
- Ты что, ходишь с этим тромбонистом с первого курса? - подслушал я
как-то мимоходом ее разговор с подружкой.
- Да, он ненавязчивый и смешить умеет, - отвечала она, поглощая плитку
гематогена.
Пианистам требовалось много энергии.
Я злился и ревновал ее ко всем этим моцартам, бетховенам, шопенам,
рахманиновым и даже к гематогену. Пил по вечерам самогон и терзал свой
тромбон громкими элегиями собственного вдохновения.
И вот однажды мы гуляли. Был апрель, и в воздухе пахло весенним
призывом в армию. Перспектива долгой разлуки разжигала во мне фатальные
желания. Мы зашли в небольшой сад при средней школе № 2. В самом центре
садика цвела одна-единственная яблоня - Башкирская красавица. Мы подошли к
ней и остановились. Белую крону "Башкирки" оплодотворял, наверное, целый
улей. В воздухе висел сладострастный пчелиный гул.
- Чистое фа! - услышал я любимый голос.
Несколько мгновений я стоял в полном оцепенении, как, возможно, стоит
цирковой лев перед неожиданно открывшейся дверцей его суровой клетки. Затем
я метнулся к ней и обнял сразу всю. Я сказал ей, что люблю ее и буду любить
всегда. Потом, уже ничего не говоря, я стал раздевать ее, содрогаясь от
радости. Но она сказала:
- Нет.
Простое "нет". О, если бы оно было продиктовано муками сомнения или
приступом кокетства, пусть даже гневом оскорбления, я бы понял и, может
быть, смирился на время. Но "нет" было абсолютным.
- Почему? - прошептал я, уронив руки.
- А зачем? - спросила она, такая спокойная и рассудительная.
Отстранилась и вытянула из кармана очередную плитку гематогена.
И тут мне стало стыдно. Я покраснел так, что несколько пчел, приняв
меня за распустившийся георгин, нырнули в мою шевелюру и надрывно зажужжали
там.
"Зачем?! За-чем?!!" - бился я над коварным вопросом и не находил
ответа.
И неудивительно, ведь во мне уже давно бушевал океан влюбленности. Он
разнес вдребезги все эти жалкие суденышки, идущие под флагом житейской
мудрости. А над бурлящей стихией желаний гордо парили величественные
альбатросы безумств.
- Ну, как зачем... - бормотал я.
Она снисходительно улыбнулась.
- Вот видишь, если подумать, то незачем.
Я вдруг поморщился, как от неожиданного приступа тошноты. Красноту
стыда на моем лице сменила белизна гнева.
- Да вот зачем! - услышал я свой недобрый выкрик.
Сердце злорадно затрепыхалось, впрыскивая в кровь огонь отчаяния. Руки