"Розалин Майлз. Девственница (Я, Елизавеьа, #2)" - читать интересную книгу автора

услышала запах мускуса. Его камзол коснулся моего лица. Одна сильная рука
поддерживала меня за талию, другая обхватила за плечи, поддерживая голову.
Его пальцы гладили мои волосы, лоб, заплаканные глаза.
Он взял меня за подбородок и поднял мою голову вверх. Сквозь слезы я
увидела, как лицо, которое я любила, склоняется к моему, и, чувствуя
одновременно и горечь и упоение, я уступила.


Глава 5


Так мы стали любовниками. В тот день кончилось мое девичество. Нет,
он не похитил мое сокровище, ни в коем случае: еще ни один мужчина не был
осмотрительнее, ни один адмирал не маневрировал искуснее. Но когда его
пальцы ласкали мою шею, погружались в корсаж, касались моих грудей, а я
учащенно дышала, повиснув на его руке, задыхалась от его близости, тонула
в его долгих поцелуях, тогда я утратила свою душевную чистоту и познала
себя как женщину.
Был какой-то стих о любви:
"Я замерзаю, я горю, я гибну на вершине страсти..."
Не могу вспомнить дальше.
Но мороз и жар я помню до сих пор, как будто это было вчера, и, к
своей сладкой погибели, я чувствую их до сих пор. Он был первый, кто
разбудил мое тело для этих упоительных восторгов, и именно за это, за его
черную душу я отдала ему свою девичью любовь...

***

А как же Екатерина? Что было с ней, пока мы играли в наши игры? Она
не была больна, не лежала при смерти. Ее недуг был из тех, что
приключается со всеми женщинами, которые делят ложе с мужчинами!
Кранмер, добрый архиепископ, оказался пророком: сбылись слова,
сказанные им, когда она выходила замуж за моего отца. "Чтобы понести, ей
нужна любовь молодого мужчины", - сказал он тогда и оказался прав. Спустя
неделю после своего первого обморка мадам королева по утрам вставала вся
зеленая и призывала в свои покои повитух - предсказывать по синеве ее
грудей. Но и без всяких предсказаний вскоре стало очевидно, что она
понесла.
Ее радость была столь пронзительна, что я не могла смотреть на нее
без злости. Не то чтобы я завидовала ей - ее большому телу, никогда не
отличавшемуся стройностью и гибкостью, а теперь раздавшемуся, громоздкому
и неуклюжему, ее серой коже и редеющим волосам - ребенок отнимал ее лучшие
достоинства. Но, несмотря на это, она преобразилась, как святая, и вся
светилась внутренним светом.
А что, если именно в этом причина того, что он оставил ее постель и
стал искать моего общества? Он поступал так не из одного только
распутства, ведь я была еще девственна, а вокруг любого двора вертится
множество шлюх. Наверное, ему хотелось иметь возле себя хоть одну женщину,
в душе которой он царствовал бы безраздельно, чье сердце бы начинало
учащенно биться при его приближении, которая дни и ночи напролет думала бы