"Голда Меир. Моя жизнь (мемуары)" - читать интересную книгу автора

доме, на первом этаже. Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен
обрушиться на нас. Конечно, я тогда не знала, что такое погром, но мне уже
было известно, что это как-то связано с тем, что мы евреи, и с тем, что
толпа подонков с ножами и палками ходит по городу и кричит: "Христа
распяли!". Они ищут евреев и сделают что-то ужасное со мной и с моей семьей.
Потом я стою на лестнице, ведущей на второй этаж, где живет другая
еврейская семья; мы с их дочкой держимся за руки и смотрим, как наши папы
стараются забаррикадировать досками входную дверь. Погрома не произошло, но
я до сих пор помню, как сильно я была напугана и как сердилась, что отец для
того, чтобы меня защитить, может только сколотить несколько досок, и что мы
все должны покорно ожидать прихода хулиганов. Но лучше всего помню, что все
это происходит со мной потому, что я еврейка и оттого не такая, как другие
дети во дворе. Много раз в жизни мне пришлось испытать те ощущения страх,
чувство, что все рушится, что я не такая, как другие. И - инстинктивная
глубокая уверенность: если хочешь выжить, ты должен что-то предпринять сам.
И еще я помню, слишком даже хорошо, до чего мы были бедны. Никуда у нас
ничего не было вволю - ни еды, ни теплой одежды, ни дров. Я всегда немножко
мерзла и всегда у меня в животе было пустовато. В моей памяти ничуть не
потускнела одна картина: я сижу на кухне и плачу, глядя, как мама
скармливает моей сестре Ципке несколько ложек каши - моей каши,
принадлежащей мне по праву! Каша была для нас настоящей роскошью в те дни, и
мне обидно было делиться ею даже с младенцем. Спустя годы я узнала, что это
значит, когда голодают собственные дети, и каково матери решать, который из
детей должен получить больше; но тогда, на кухне в Киеве, я знала только,
что жизнь тяжела и что справедливости на свете не существует. Теперь я рада,
что никто не рассказал мне, как часто моя старшая сестра Шейна падала в
обморок от голода в своей школе.
Мои родители были в Киеве приезжими. Они встретились и обвенчались в
Пинске, где жила семья моей матери, и в Пинск мы все через несколько лет
вернулись - это было в 1903 году, когда мне было пять лет. Мама очень
гордилась своим романом с нашим отцом, часто нам о нем рассказывала, и мне
никогда не надоедало слушать, хотя я его знала наизусть. Мои родители
поженились не по обычаю, а без всякой выгоды для "шадхена" - традиционного
свата.
Не знаю, как получилось, что мой отец, родившийся на Украине, должен
был проходить призыв в Пинске, но именно там мама однажды увидела его на
улице. Он был высоким и красивым молодым человеком, она влюбилась в него
сразу же и даже отважилась рассказать о нем родителям. Послали за сватом -
но роль его, как мы сказали бы теперь, была чисто техническая. Для нее - и
для нас тоже - было гораздо важнее, что ей удалось убедить родителей, что
достаточно любви с первого взгляда, между тем у жениха не было отца, не было
денег, да и семья его не принадлежала к числу особо уважаемых. Одно говорило
в его пользу: он не был невеждой. Некоторое время, когда ему было лет
тринадцать-четырнадцать, он учился в иешиве и знал Тору. Мой дед учел это
обстоятельство; но, полагаю, он, вероятно, учел и то, что моя мать, как уже
тогда было известно, никогда не меняла своих решений и по мало-мальски
важным вопросам.
Мои родители были очень непохожи друг на друга. Отец, Моше Ицхак
Мабович, стройный, с тонкими чертами лица, был по природе оптимистом и во
что бы то ни стало хотел верить людям - пока не будет доказано, что этого