"Владимир Мелентьев. Голубые люди розовой земли" - читать интересную книгу автора

"Это ж почему?" - мысленно спросил Юрий свою беспокойную память.
"А потому, что читать и считать ты, например, умел в пять лет, а потом до
второго класса ты, в сущности, ничему новому не научился".
"Но..."
"При чем здесь "но"? - сказала беспокойная и строгая память. - "Но" здесь
ни при чем. На Розовой земле теряют полтора года, да и то только
космонавты, потому что при разгоне им и в самом деле трудно учиться -
слишком сильна гравитация, а на нашей Голубой - целых три. Так что "но"
здесь ни при чем".
И Юрию пришлось согласиться. Он легонько вздохнул и задумался над тем, что
на белом свете есть много правильных пословиц. Например, ну... как ее?..
Ну, где говорится о том, что в чужом глазу мы очень легко замечаем даже
соринку, а вот в своем пусть торчит суковатое бревно, а мы будем считать,
что все правильно и все очень замечательно.
Когда Юра собрался пофилософствовать на эту тему, кто-то требовательно
ткнул его в ногу.
С трудом преодолевая все усиливающуюся гравитацию, Юрий приподнял голову и
увидел возле своих ног верного Шарика.
Шарик всегда отличался очень умными и, как говорили все мальчишки на
улице, человеческими глазами. А сейчас они были такими, что Юрий, несмотря
на гравитацию, дернулся и приподнялся в своем кресле. Глаза у Шарика были
не только умными, но еще и страдающими, растерянными, такими, что Юра
сразу бросился на помощь своему товарищу.
Но помочь он не успел, потому что, когда он все-таки приподнялся в своем
кресле-кровати и сел, от удивления у него опустились руки:
Шарик был Шариком и в то же время он уже не был Шариком.
Он стал совсем другим. И не только потому, что у него необыкновенно
поумнел и очеловечился взгляд, хотя и это было очень важно. Ведь если бы
не огромный, свисающий набок язык, можно было бы ожидать, что собака
вот-вот заговорит на человеческом языке. Но главное все-таки было в том,
что Шарик необыкновенно вырос и вытянулся. На месте одного Шарика стало по
крайней мере два.
Когда собака поняла, что от обалдевшего хозяина ждать помощи нечего, она
горько усмехнулась и подобрала язык.
Несколько секунд вся морда Шарика, его уши и даже тело странно и непонятно
дергались, морщились и передвигались. Доносились какие-то неясные,
приглушенные звуки: клохтанье, повизгивание, хрипы. Потом все стихло.
Шарик устало вывалил сухой язык и посмотрел на Юрку так, что он понял
четвероногого друга.
"Хотел тебе все объяснить. Юрка, но ничего не получилось. Не умею.
Понимаешь? Очень это обидно - не умею, и все тут".
И, не ожидая, пока Бойцов придет в себя, Шарик медленно повернулся и
медленно, осторожно, словно на льду, стал передвигать лапы. Он не шел, а
именно передвигал лапы - старательно и трудно.
Они подгибались и иногда подводили Шарика, разъезжались в стороны. Но
Шарик упрямо подтягивал свои непослушные лапы и сосредоточенно вышагивал к
приоткрытой двери.
В дверях он остановился и оглянулся. Взгляд у него опять был печальный и
слегка растерянный. Потом на морде мелькнуло выражение усмешки. Как будто
он хотел сказать: