"Геннадий Мельников. Ясное утро после долгой ночи" - читать интересную книгу автора

До часу он стирал в ванной носовые платки и всякую мелочь, которую
сдавать в прачечную с остальным бельем почему-то стеснялся.
В час, почувствовав усталость - он всегда в это время чувствовал
усталость, - старик прилег на диван. Это называлось у него тихий час.
Старик спал... Первый - всем Зонам, кроме зоны С: нуль-позиция. Диспетчер
- Зоне М: нуль-позиция. И тотчас исчез пятиэтажный дом с гастрономом и
сапожной мастерской на углу. Исчез, будто его вырезали ножницами из цветной
фотографии, а саму фотографию положили на черный бархат... Диспетчер - Зоне
А: нуль-позиция. Исчезла улица вместе с домами, пешеходами, автомобилями.
Она словно погрузилась в темную непроницаемую субстанцию, лишенную объема...
Диспетчер - Зоне В: нуль-позиция. Исчезли зеленый дворик, пятиэтажки, кусты
сирени, ветхая беседка. Исчез дворник, сматывающий поливочный шланг, исчез
мальчик с колесом... Диспетчер - группе А орбит: нуль-позиция. Исчезли
домики и зелень Вишневой Балки, трубы далеких заводов, лес на другом берегу
широкой реки, сама река...
Исчезло небо вместе с тонким белым следом от пролетевшего самолета...
Исчезло солнце... Наступила первозданная тьма, в которой пространство
сжалось до размера точки, а секунда стала равна вечности. Первый - всем
Зонам, кроме Зоны С: свет. Темнота сверху стала таять, светлеть, постепенно
превращаясь в холодно-синюю, а затем серебристо-белую туманность, которая
еще через мгновение хлынула вниз потоками яркого света. Пространство
раздвинулось до границ, обозначенных сферой и диском, линия соприкосновения
которых была подобна линии горизонта.
На сфере не просматривалось ни одного элемента ее конструкции, и она
воспринималась как серебристо-белая поверхность, источающая свет. Невозможно
было определить расстояние до ближайшей ее точки - оно могло быть и десять
метров и десять километров.
Поверхность диска, испещренная мелкими концентрическими бороздами,
подобно граммофонной пластинке, казалась более темной, чем поверхность
сферы, и его размеры тоже не воспринимались бы сознанием, если бы не одна
деталь...
Метрах в ста пятидесяти от центра этого сооружения, где на поверхности
диска начинала разворачиваться гигантская спираль, стоял дом, вернее, не
дом, а фрагмент дома, всего лишь один подъезд, в окнах третьего этажа
которого светило солнце, и волнистые полосы переместились с экрана
телевизора на середину комнаты, осветив щели в полу и диван у
противоположной стены, на котором спал старик...
Он не знал, что уже давно нет дома, в котором он прожил более тридцати
лет, нет того зеленого дворика, по которому он шел сегодня утром, нет арки
между домами, самих домов, улицы, гастронома...
Он не знал, что от города, с которым была связана вся его жизнь, остались
одни памятники...
Он не знал, что нет больше его фронтового друга, к которому собирался
зайти, нет его знакомых по подъезду, нет вообще всех тех людей, которых он
знал или о которых когда-либо слышал...
Старик не знал, что и сам он умер давным-давно, в начале далекого
двадцать первого века, когда люди не научились еще побеждать все болезни, не
научились бороться со старостью...
Он не знал, что люди, которых уже нет в живых, предоставили ему
возможность еще раз увидеть солнце, землю, мокрую траву, серебряный волосок