ПРОИГРАННАЯ БИТВА

К чему же в действительности стремился этот 24-лет­ний аргентинец с дипломом врача-дерматолога в кармане, какие цели он ставил перед собой, почему он так по­спешно вновь покидает родину? Ответить на эти вопросы нам поможет он сам. Предельно, до беспощадности иск­ренний, Че после победы кубинской революции неодно­кратно рассказывал, каким он был до того, как связал свою судьбу с делом Фиделя Кастро в июле 1955 года в Мексике.

Выступая 19 августа 1960 года перед кубинскими вра­чами в Гаване, Че говорил: «Когда я еще только при­ступал к изучению медицины, те взгляды, которые при­сущи мне сейчас как революционеру, в арсенале моих идеалов отсутствовали. Я, как и все, хотел одерживать победы, мечтал стать знаменитым исследователем, мечтал неустанно трудиться, чтобы добиться чего-то такого, что пошло бы в конечном итоге на пользу человечеству, но это была мечта о личной победе. Я был, как все мы, про­дуктом своей среды».

Перелом наступает во время путешествия с Гранадо­сом. Что больше всего поражает Гевару, когда он путе­шествует по странам тихоокеанского побережья Южной Америки, посещая медные рудники, индейские селения, лепрозории? Беспросветная нужда, отсталость крестьян, индейцев, простых тружеников этого огромного континен­та, которым противостоят черствость, продажность, рас­пущенность верхов, эксплуатирующих, грабящих, обма­нывающих народные массы.

«…Я видел,— продолжал Че в своем выступлении, — как не могут вылечить ребенка, потому что нет средств; как люди доходят до такого скотского состояния из-за по­стоянного голода и страданий, что смерть ребенка уже ка­жется отцу незначительным эпизодом… И я понял, что есть задача, не менее важная, чем стать знаменитым ис­следователем или сделать существенный вклад в медицин­скую науку, — она заключается в том, чтобы прийти на помощь этим людям».

Но как, какими средствами можно им помочь, что нужно сделать для того, чтобы облегчить их участь, из­бавить от бесправия и нищеты, сделать полноправными, подлинными хозяевами своей судьбы и огромных природ­ных богатств?

Путем благотворительной деятельности, «малых дел», постепенных реформ? Все это уже пытались сделать до него разного рода буржуазные политики. Но их реформа­торская деятельность приводила только к еще большему закабалению стран иностранными монополиями. Нет! Чтобы изменить судьбу народов Латинской Америки, вырвать их из тисков нищеты в бесправия, чтобы освободить их от империализма, для этого есть только одно средство, один выход: вырвать с корнем зло, совершить социальную революцию. Именно к такому выводу прихо­дит Че после первого путешествия по странам Латинской Америки. Он еще не знает, где, кто и когда совершит та­кую революцию, у него еще много неясного, неопределен­ного на этот счет в голове, но одно он уже твердо ре­шил для себя: если когда-нибудь, кто-нибудь и где-ни­будь начнет такую революцию, то он будет ее солдатом. И когда в июле 1953 года на вокзале «Бельграно» в Буэ­нос-Айресе он, прощаясь с родителями и друзьями, говорит им: «С вами прощается солдат Америки», — он именно это имеет в виду.

Американец Даниель Джеймс, автор биографии Че, пытающийся всячески исказить и принизить его образ в угоду тем, по приказу которых он был убит, с наивным притворством вопрошает в своей книге: «Почему столь широкий и глубокий ум, как Эрнесто Гевара, не обра­тился к опыту других стран, где предпринимались или, по крайней мере, намечались попытки предпринять дру­гие, мирные, решения социального вопроса? Если его не­нависть к Соединенным Штатам исключала возможность объективного изучения американского общества, то по­чему не обратился он к опыту таких стран, как Швеция или Израиль, где осуществлялись социальные экспери­менты, более близкие его настроениям? Почему он оказался неспособным смотреть на вещи шире, не сквозь призму парализующей латиноамериканские страны моно­культуры? Почему его ум в столь раннем возрасте ис­ключил другие решения и другие ответы на извечные вопросы человечества?»

Даниель Джеймс от ответа на эти патетические во­просы воздерживается. Ибо ответ на этот вопрос может быть только один: причина того, что Че избрал путь со­циальной революции, — в политике порабощения и произвола, которую на протяжении десятилетий прово­дят в Латинской Америке империалисты Соединенных Штатов. Американские монополии, банки, тресты захва­тили основные богатства стран Латинской Америки. Пен­тагон, госдепартамент, ЦРУ превратили в норму вмеша­тельство в политическую жизнь этих стран. Правящие круги Соединенных Штатов боялись не только коммуни­стической революции в Латинской Америке, они боя­лись любой серьезной буржуазной реформы, ибо она за­девала интересы их монополий, била по карману магна­тов Уолл-стрита.

На любую попытку реформ Вашингтон отвечал эко­номическими санкциями, вооруженными интервенциями. Реформистов — даже самого умеренного толка — по при­казу из Вашингтона свергали специально выдрессирован­ные для этого «гориллы». Иных «приручали» — шанта­жом, угрозами или жалкими подачками. Это по приказу Вашингтона были убиты такие политические деятели, выступавшие с независимых позиций, как Гитерас на Кубе и Гайтан в Колумбии, свергнут демократический президент Гальегос в Венесуэле. «Приручены» такие «ре­форматоры», как Гонсалес Видела в Чили и Перон в Ар­гентине. Поставлены у власти такие преданные Пента­гону «гориллы», как Одриа в Перу. На протяжении десятилетий местные тираны в угоду Вашингтону и оли­гархии загоняли в подполье, гноили в зловонных казема­тах, пытали, уничтожали коммунистов и других борцов за подлинную демократию и счастье своих народов. Все это видел и знал молодой аргентинский врач Эрнесто Гевара, как видели и знали его сверстники, товарищи и друзья. Однако не все они делали из этого однознач­ные выводы. Будущий Че сделал для себя единственно правильный вывод. Он понял: чтобы добиться справед­ливости, нужно изменить социальный порядок.

Нельзя сказать, чтобы этот вывод был личным откры­тием Че. Задолго до него к этому призывали коммунисты, основываясь на великом марксистско-ленинском учении. Разумеется, юный Эрнесто читал и Маркса, и Ленина, и не только их, но и их противников. В буржуазных жур­налах он читал не только, вернее не столько, хвалу Совет­скому Союзу и коммунистам, сколько клевету и самые дикие вымыслы о них. У него была возможность выбо­ра. Что же заставило его выбрать революцию? Его соб­ственный опыт и благородное стремление служить обез­доленным.

Значит ли это, что тогда, прощаясь с близкими на вокзале «Бельграно», будущий солдат революции считал себя коммунистом? Вовсе нет. К коммунизму приходят разными путями. Для одних это светоч, который сразу открывает им путь из царства тьмы в царство свободы. Иные приходят к коммунизму, разуверившись в прежних своих идеалах, пройдя сквозь мучительную переоценку ценностей, преодолев национальную ограниченность, пред­рассудки, свойственные их окружению, эгоцентризм. Эр­несто Гевара в отличие от многих других представите­лей средних слоев не был отягощен багажом заскорузлых привычек или взглядов, которые отделяли бы его ки­тайской стеной от восприятия новых, революционных идей. Более того, он начал свою духовную жизнь с нис­провержения этих привычек и взглядов. Но позитивная программа формировалась в нем медленно, зрела посте­пенно. Вот почему этот будущий солдат революции пока что направляется к своему другу Гранадосу в Каракас лечить прокаженных.

Но тогда почему он не в порту или не на аэродроме, а на вокзале и садится в поезд, идущий в столицу Бо­ливии — Ла-Пас?.[11] Своим родным и друзьям он объяс­няет выбор столь необычного маршрута в Венесуэлу от­сутствием денег на покупку авиа или пароходного би­лета. Действительно, у него в кармане не густо, и он са­дится в «молочный конвой», как называют в Аргентине поезда, останавливающиеся на всех полустанках, где обычно фермеры грузят бидоны с молоком. Но неужели врач, которого ждет в Каракасе солидный месячный оклад в 800 долларов, не мог занять у кого-нибудь 200 долларов, чтобы добраться до Венесуэлы самолетом или пароходом? Нет, здесь что-то не то. Что же?

Че едет в Боливию потому, что он еще там не был, а он задался целью познакомиться со всеми латиноаме­риканскими странами. И все же сейчас в Боливии его привлекают не руины древних индейских храмов и да­же не голодные и нищие индейцы кечуа. Ему не терпит­ся увидеть своими глазами боливийскую революцию.

Боливию называют «нищим на золотом троне». В нед­рах этой страны неисчислимые богатства — нефть, олово, золото, но все эти сокровища были захвачены иностран­ными монополиями, получавшими от их эксплуатации огромные прибыли. Народ же жил в беспросветной нуж­де и невежестве, забитый, терзаемый болезнями, отрав­ляемый кокой. Жизненный уровень миллионов жителей этой страны, в основном индейцев и метисов, был до не­давнего времени одним из самых низких в мире, а дет­ская смертность самой высокой.

До начала 50-х годов Боливией за ее пределами мало кто интересовался, за исключением агентов оловянных и нефтяных монополий. Столица Ла-Пас, расположенная на высоте около 4 тысяч метров над уровнем моря, почти недоступна европейцам, ее называют «кладбищем ино­странцев». Иностранцы посещали страну столь же редко, писал в начале 60-х годов боливийский писатель Луис Луксич, как дебри Центральной Африки или Тибет. Ино­странцу был противопоказан ее климат — и физический, и политический. Ежегодно в среднем там происходили по две «революции», как правило, сопровождавшиеся весьма обильным кровопусканием.

Вот как описывает боливийскую столицу современ­ный шведский писатель Артур Лундквист: «Крутые ули­цы ведут к площади Мурильо, вокруг нее — дворец пре­зидента, дом правительства и собор. Фонарные столбы словно специально приспособлены для того, чтобы ве­шать на них президентов и министров. Вы как бы чутьем угадываете тайные выходы, скрытые на окраинных ули­цах города: через них в самый последний момент улепе­тывают всякие важные господа, прихватив с собой государственную казну или еще более солидную сумму де­нег. Горняки устраивают на этой площади демонстрации, набив предварительно свои карманы динамитом, предъ­являют здесь ультиматум правительству. Нередко слу­чается и так, что государственных деятелей разрывают на куски или просто пристреливают, а потом выбрасы­вают с балкона на каменную мостовую».

Этот необычный город не мог не заинтересовать моло­дого, жадного до новых впечатлений аргентинского док­тора. Но как бы ни привлекали его контрасты боливий­ской столицы, на этот раз он больше всего стремился ознакомиться с тем новым, что происходило в этой стра­не в последнее время.

9 апреля 1952 года здесь произошла очередная, 179-я по счету революция. В отличие от 178 предшествующих эта революция и в самом деле продвинула Боливию по пути прогресса. В ней участвовали шахтеры, крестьяне. К власти пришла партия Националистическое револю­ционное движение, лидер которой Пас Эстенсоро стал президентом страны. Новое правительство национализировало оловянные рудники, правда, выплатив иностран­ным компаниям щедрую компенсацию. Стало осуще­ствлять аграрную реформу, организовало из шахтеров и крестьян милицию. Эти меры при всей их ограниченно­сти были весьма обнадеживающими. В Боливию за опы­том потянулись многие прогрессивно настроенные интел­лектуалы, политические деятели. Следуя их примеру, Эр­несто Гевара проложил свой маршрут в Каракас через Ла-Пас.

В Боливии Че встречался с представителями прави­тельства, бывал в шахтерских поселках, горных индей­ских селениях. Некоторое время он даже работал в управ­лении информации и культуры и в ведомстве по осуще­ствлению аграрной реформы.

Разумеется, и тут, в Боливии, он интересовался археологическими древностями и посетил развалины ска­зочных индейских святилищ Тиауанаку, что вблизи озера Титикака. Завзятый фотограф, он снял десятки снимков «Ворот солнца» — храма, где некогда индейцы поклоня­лись Виракоче — богу огненного светила.

Но если древний мир индейцев здесь, как и всюду, оказывал на него чуть ли не магическое действие, если сами индейцы, эти молчаливые, покорные и в то же са­мое время грозные существа, по-прежнему заворажива­ли его и притягивали к себе, то боливийская революция его разочаровала. И разочаровала прежде всего потому, что индейцы, коренное население этой страны, продол­жали оставаться за пределами общества, влачили такое же жалкое существование, как и в те далекие времена, когда их жизнями распоряжались испанские завоеватели.

Руководители этой революции вызывали в нем недо­верие и неприязнь. Буржуазные деятели, они стремились не углубить, а затормозить революционный процесс, рабо­лепствовали перед Вашингтоном, многие из них занима­лись разного рода финансовыми махинациями и спеку­ляцией. В профсоюзах заправляли ловкие политиканы. Что же касается коммунистической партии, то, основан­ная только в 1950 году, она еще не успела приобрести заметного влияния на трудящиеся массы страны.

Нет, час Боливии еще не настал. Думал ли Эрнесто Гевара, что ему не в таком уж отдаленном будущем суж­дено вернуться сюда, чтобы сражаться за этих индейцев, потомков некогда могучих инкских племен, и что именно здесь закончится его короткая, но славная жизнь рево­люционера? Конечно, нет. Но то, что в 1953 году он по­сетил эту страну, объехал и изучил ее, «прочувствовал» ее проблемы, сыграло определенную роль в его решении вернуться на знакомое ему плоскогорье.

В Ла-Пасе Че познакомился с молодым аргентинским адвокатом, противником Перона — Рикардо Рохо. Спа­саясь от преследований полиции, Рохо нашел убежище в гватемальском посольстве в Буэнос-Айресе. И это навело его на мысль уехать в Гватемалу.

В то время в Гватемале у власти находился прези­дент Хакобо Арбенс, проявивший необычайную для го­сударственного деятеля Центральной Америки смелость: он отважился национализировать часть земель «зеленого чудовища», или «Мамиты Юнай», как зовут латиноаме­риканцы «Юнайтед фрут компани». Предшественником Арбенса на посту президента был демократически на­строенный профессор философии Хуан-Хосе Аревало. Одно время он жил в эмиграции в Аргентине и имел там много друзей. От некоторых из них и получил Рохо ре­комендательные письма, которые, он надеялся, позволят ему неплохо устроиться в Гватемале. Рохо уговаривал Че вместе пробираться в эту страну.[12]

Че согласился на роль попутчика Рохо, но только до Колумбии. Разочарованный в боливийской революции, он весьма критически воспринимал восторги Рохо по пово­ду гватемальского правительства. Он все еще намере­вался ехать в Каракас, где в местном лепрозории его с нетерпением ожидал Миаль.

Рохо полетел в Лиму, а Гевара вместе с аргентин­ским студентом Карлосом Феррером на автобусе объехал самое высокое в мире озеро Титикака, по которому про­ходит граница между Боливией и Перу, и прибыл в зна­комое ему уже по предыдущему путешествию Куско. Здесь пограничники их задержали, приняв за опасных агитаторов, но затем выпустили, отобрав книги и брошюры о боливийской революции. Вскоре путешествен­ники достигли Лимы, где встретились с Рохо.

Положение в Перу было не из приятных. Страной правил тиран Одриа, слуга Вашингтона, тюрьмы были забиты политическими заключенными. Долго задержи­ваться в Лиме было опасно. Раздобыв денег, Рохо, Феррер и Гевара сели в автобус и направились по тихоокеан­скому побережью к Эквадору, границу с которым пере­секли 26 сентября 1953 года.

В Гуаякиле они обратились в колумбийское консуль­ство за визой. Консул не возражал, но потребовал от путешественников представить ему авиабилеты до Бого­ты. В Колумбии только что произошел очередной пере­ворот: тирана Лауреано Гомеса сверг генерал Рохас Пинилья. Консул посчитал, что иностранцам небезопасно путешествовать по стране столь демократическим видом транспорта, как автобус.

Путешественники рады были бы представить консулу авиабилеты, да их скудные ресурсы не позволяли им это­го сделать. Нужно было искать какой-то иной выход.

У аргентинцев было рекомендательное письмо от Сальва­дора Альенде, лидера Социалистической партии Чили, к местному социалистическому деятелю, довольно изве­стному в Гуаякиле адвокату. Тот достал им бесплатные билеты на пароход «Юнайтед фрут компани», отплывав­ший из Гуаякиля в Панаму. «Зеленое чудовище» было готово время от времени благодетельствовать ни­щих студентов, чтобы доказать свое «доброе» сердце…

Рохо продолжал уговаривать Гевару ехать вместе в Гватемалу. Под влиянием этих уговоров, а может быть, и под впечатлением газетных сообщений о предстоящей интервенции США против Арбенса Че соглашается сме­нить, по крайней мере временно, Венесуэлу на Гватемалу и уведомляет об этом Миаля запиской в одну строку, содержание которой известно читателю.

В Панаме группа разделилась: Рохо продолжал свой путь в Гватемалу, а Гевара и Феррер задержались — у них кончились деньги. Чтобы добраться хотя бы до соседней Коста-Рики, Гевара продал все свои книги, а за­тем опубликовал в одном из местных журналов несколь­ко репортажей о Мачу-Пикчу и других перуанских древ­ностях. И все же денег было маловато. В столицу Коста-Рики — Сан-Хосе отправились попутным транспортом. По дороге грузовик, на котором ехал Гевара, попал в зо­ну тропических ливней и перевернулся. Эрнесто сильно ушиб ноги и левую руку, которой он потом долгое время с трудом владел.

В начале декабря Эрнесто и его аргентинский прия­тель уже бродили по улицам Сан-Хосе, столицы самой ма­ленькой по населению (тогда около 1 миллиона человек) латиноамериканской республики, которая, однако, по накалу политических страстей нисколько не уступала остальным.

В то время в Сан-Хосе стекались политические изгнан­ники из стран Центральной Америки и Карибского бас­сейна. Здесь плелись нити заговоров, переворотов и ре­волюций, готовились освободительные экспедиции, деба­тировались политические планы, программы, манифесты. Но дальше словесных баталий за бутылкой виски в мест­ных барах и кафе дело не продвигалось.

Президентом Коста-Рики был тогда, как, впрочем, и сейчас, Хосе Фигерес, кофейный плантатор, возглавив­ший в 1948 году восстание против правительства Теодоро Пикадо. Он обвинял его в симпатиях к коммунизму. Однако Фигерес не был реакционером обычного типа. Его идеалом был так называемый «третий путь» — бур­жуазная демократия. Фигерес выступал с осуждением диктаторских режимов в Центральной Америке и Кариб­ском бассейне и оказывал поддержку различным претен­дентам на власть в этих странах. Многие из них нахо­дились тогда в эмиграции в Сан-Хосе. Этой цели должен был служить и созданный Фигересом так называемый Карибский легион, в который вошли искатели приключе­ний, политические изгнанники, авантюристы и просто наемники. Среди участников легиона были доминиканцы, никарагуанцы, кубинцы, гватемальцы, испанские респуб­ликанцы из числа эмигрировавших в Латинскую Амери­ку после победы каудильо Франко.

Здесь, в Сан-Хосе, Гевара встречается с лидером ве­несуэльской партии «Демократическое действие» Ромуло Бетанкуром.

В ранней молодости Бетанкур примкнул к коммуни­стам. Теперь он никак не мог себе простить этого юно­шеского «грехопадения». Ренегат, политикан, демагог, Бетанкур пытался убедить Гевару, что в правящих кру­гах Соединенных Штатов якобы имеются люди, заинте­ресованные в демократическом развитии Латинской Аме­рики. Без участия американских капиталов, утверждал Бетанкур, невозможен прогресс в Латинской Америке.

Гевара сразу разгадал в этом медоворечивом «демо­крате» пособника американского империализма. И дей­ствительно, став президентом Венесуэлы в 1968 году, Бетанкур первым делом развязал в стране жестокий тер­рор. Чинил расправу над борцами национального осво­бождения. Загнал в подполье коммунистическую партию.

Бетанкур вызвал в Геваре не только антипатию — от­вращение.

А вот другой видный политический деятель, с кото­рым Гевара познакомился в Сан-Хосе, доминиканец Хуан Бош, ему понравился. Талантливый писатель, автор яр­ких, правдивых рассказов о жизни простых людей, о го­рестях и бедах своего народа, Хуан Бош многие годы скитался по странам Латинской Америки, разоблачая пре­ступления тирана Леонидаса Трухильо, превратившего его родину, Доминиканскую Республику, в средневековый застенок. В отношении американских империалистов Бош не питал никаких иллюзий. Они не раз посылали на его родину морскую пехоту для «наведения порядка» и на­дежно опекали своего союзника и единомышленника «карибского шакала» Трухильо. Хуан Бош тоже станет президентом Доминиканской Республики, но в отличие от Бетанкура — поклонника США — старый писатель и патриот будет свергнут «гориллами», вымуштрованными специально для этого заплечных дел мастерами из ЦРУ и Пентагона.

В Сан-Хосе Гевара встретился с кубинцами, участни­ками подпольной борьбы с диктатором Батистой.

Значительно позже, в 1963 году, в беседе с корреспон­дентом кубинской газеты «Эль Мундо» Че расскажет, что впервые заинтересовался Кубой, когда ему было 11 лет. В Буэнос-Айрес приехал тогда великий кубинский шахма­тист Хосе Рауль Капабланка. Юный Тэтэ страстно увле­кался шахматами и, естественно, обожал Капабланку. Этим, можно сказать, длительное время и ограничивался его интерес к Кубе. В пути из Буэнос-Айреса в Боливию Гевара, возможно, прочел в газетах заметку о нападении группы смельчаков во главе с молодым адвокатом Фиде­лем Кастро на казармы «Монкада» в городе Сантьяго. Мы пишем «возможно», так как сам Че нигде не вспо­минает об этом. Но если он и прочел тогда об этом собы­тии в газетах, то вряд ли оно особо привлекло его вни­мание. Столкновения молодежи с полицией — обычное дело в странах Латинской Америки. Да и мог ли он то­гда думать, что именно остров Куба, эта сахарница Со­единенных Штатов, которую сами американцы бесстыдно именовали «нашей колонией», станет вскоре ареной рево­люционной войны, первой страной в западном полуша­рии, поднявшей знамя социализма, и что именно ему будет суждено играть в этих событиях выдающую­ся роль?

К тому же первые кубинцы, которых он встретил в Сан-Хосе, могли рассказать ему только о поражении бой­цов Фиделя Кастро, штурмовавших «Монкаду», о герои­ческой гибели многих из них и об аресте оставшихся в живых. Да, это были мужественные ребята, настоящие патриоты. Но что толку? С вооруженной до зубов армией Батисты, за спиной которого стоял американский импе­риализм, им было не под силу бороться. Ведь о тогдаш­ней Кубе ходила поговорка, что это «страна, в которой никогда ничего не случается», в том смысле, что там не­возможны какие-либо изменения, настолько, казалось, крепко был прикован этот остров к колеснице северного гиганта.

Во всяком случае, тогда в центре всеобщего внимания находилась не Куба, где в заключении томились Фидель Кастро, его брат Рауль и другие герои сражения за «Монкаду», а Гватемала, над которой с каждым днем все больше сгущались тучи. Газеты сообщали, что в сосед­нем с Гватемалой Гондурасе под покровительством мест­ного диктатора, в прошлом адвоката на службе «Юнайтед фрут компани», собирались всякого рода авантюристы, уголовники, которых обучали искусству убивать специа­листы «мокрых дел» из ЦРУ, готовившие свержение пра­вительства Арбенса. Во главе наемников был поставлен гватемальский подполковник Кастильо Армас, еще в 1950 году поднявший мятеж против правительства Ар­бенса и бежавший в Гондурас. Здесь он поступил на службу к «зеленому чудовищу». Армас получал от аме­риканцев ежемесячно 150 тысяч долларов на вербовку наемников и их вооружение. Подготовка интервенции ве­лась открыто, и официальные круги Вашингтона с ци­низмом заявляли, что она производится с их одобрения, при их поддержке.

Следовало спешить в Гватемалу. В конце 1953 года Эрнесто Гевара в компании с несколькими аргентински­ми товарищами направляется автобусом из Сан-Хосе в Сан-Сальвадор, откуда попутными машинами добирается 24 декабря в город Гватемалу, столицу одноименной рес­публики.

Город Гватемала расположен на высоте 1800 метров над уровнем моря. Это самая «высокая» столица в Цент­ральной Америке. Рядом — вулканы. Город неоднократно разрушался землетрясениями. Одноэтажные, в основном, домики утопают в зелени. В парках много певчих птиц, среди них примечательна тесонтле, внешне похожая на воробья, — «птица четырехсот голосов». Символ Гватемалы тоже птица — кетцаль, маленькая, с великолепным длинным хвостом, окрашенным во все цвета радуги, в не­воле она гибнет.

Эрнесто сразу понравился этот город. Его прозрачный воздух напоминал ему Альта-Гарсию. У него рекоменда­тельные письма к гватемальским деятелям. Кроме того, у него письмо от знакомого из Лимы к перуанской ре­волюционерке Ильде Гадеа. Ильда метиска, в ее жилах течет кровь испанцев и индейцев. Она закончила экономический факультет университета «Сан-Маркос» в Лиме, активистка левого крыла партии АПРА, объявленной вне закона перуанским диктатором генералом Одриа. Ильда работает в Государственном институте развития народно­го хозяйства. Как и многие политические изгнанники ле­вого толка, Ильда — сторонница правительства Арбенса. Эрнесто находит Ильду в пансионате «Сервантес», где живут политические эмигранты из разных стран Латин­ской Америки. Там же поселяется и Эрнесто.

Ильда Гадеа, как и Эрнесто, много путешествовала по странам Латинской Америки. Она любила искусство, счи­тала себя марксисткой. Общие взгляды и интересы быст­ро сблизили молодых людей.

Вот что рассказывает в своих воспоминаниях Ильда Гадеа о впечатлении, которое произвел на нее молодой ар­гентинский врач:

Здесь Эрнесто также встречается с кубинскими эми­грантами — соратниками Фиделя Кастро. Среди них — Антонио Лопес Фернандес по прозвищу «Ньико», Марио Далмау, Дарио Лопас. Все они — будущие участники экспедиции «Гранмы». Они рассказывают Эрнесто о ге­роических подвигах борцов против тирана Батисты. Они надеются, что гватемальская революция изменит соотношение сил в Карибском бассейне в пользу противников Батисты, поможет им свергнуть ненавистно­го тирана. Такие же надежды питали находившиеся в то время в Гватемале изгнанники и из других стран этого региона, где господствовали тираны — верные слуги аме­риканского империализма.

Казалось, что Эрнесто обрел в Гватемале личное сча­стье и многих друзей-единомышленников. Этого ему было недостаточно. Он стремился к активному участию в ре­волюционном процессе в Гватемале, он хотел занять ме­сто бойца в гватемальской революции, чтобы действовать, делать полезные и нужные простым людям дела. Ведь именно за этим он сюда и приехал. Но именно это у него не получалось.

Итак, Эрнесто Гевара прибыл в Гватемалу, чтобы уча­ствовать в революции. Что же это была за революция? Как мы уже говорили, правительство Хакобо Арбенса осуществило некоторые меры в защиту национальных ин­тересов Гватемалы. Оно провело через парламент закон об аграрной реформе, добилось для рабочих «Юнайтед фрут компани» увеличения в два раза заработной пла­ты, экспроприировало 554 тысячи гектаров помещи­чьей земли, в том числе около 160 тысяч гектаров, принадлежавших «Мамите Юнай», соблюдало демократи­ческие свободы. Эти меры вызвали приступ бешенства в правящих кругах Вашингтона. Президентом США в то время был Дуайт Эйзенхауэр, а его правой рукой — Джон Фостер Даллес, один из держателей акций «Юнайтед фрут компани». С «Мамитой Юнай» был тесно связан по­мощник Даллеса по межамериканским делам Джон М. Кэбот Лодж, тот самый Кэбот Лодж, который при пре­зиденте Джонсоне был послом США в Сайгоне, где вы­ступал за бомбардировки ДРВ, затем он представлял США в комиссии по переговорам с ДРВ в Париже, а в момент написания этой книги заканчивает свою карьеру дипломата и разведчика в роли личного представителя президента США при папе римском.

Правительство Соединенных Штатов направило в Гва­темалу послом известного разведчика и диверсанта Джо­на Перифуа с заданием свергнуть Арбенса. «Перифуа, — по словам президента Эйзенхауэра, — был ранее послом в Греции и там узнал тактику коммунистов. Перифуа бы­стро пришел к совершенно определенному выводу отно­сительно характера правительства Арбенса».

К какому же выводу пришел этот матерый разведчик? Об этом он рассказал после свержения правительства Ар­бенса: «Мне показалось, что этот человек (Арбенс) ду­мал и говорил как коммунист, и если это не было вы­ражено прямо, то могло сказаться впоследствии. Об этом я информировал Джона Фостера Даллеса, который, в свою очередь, доложил президенту Эйзен­хауэру».

Вслед за этим в американской реакционной печати на­чалась травля «коммунистического» правительства Арбен­са. «Гватемала — красный аванпост в Центральной Аме­рике», «Карибское море — коммунистическое озеро» — эти и тому подобные провокационные аршинные шапки американских газет внушали обывателям, что Гватемала якобы стала «коммунистическим» государством и чуть ли не угрожает самому существованию могучей империи доллара.

Высокопоставленные официальные лица Вашингтона стали публично требовать свержения Арбенса. Посол Джон Перифуа заявил журналу «Тайм», что «Соединен­ные Штаты не могут допустить возникновения советской республики между Техасом и Панамским каналом». По­мощник государственного секретаря по межамериканским делам Кэбот Лодж утверждал, что правительство Гвате­малы состоит на «жалованье у Кремля», является «марио­неткой Москвы» и с этим положением скоро будет покон­чено. Роль карателей должны были выполнить наемники во главе с Кастильо Армасом, с ним и поддерживал по­стоянную связь упомянутый Джон Перифуа.

Было ли правительство Арбенса «коммунистическим» в действительности? Отнюдь нет. Арбенс был кадровым военным, окончившим военный колледж с отличием еще во времена тирана Хорхе Убико до прозвищу «Наполеончик Карибского моря». Участник военного переворота, сверг­нувшего в 1944 году Убико, Арбенс затем занимал пост военного министра в либеральном правительстве Хуана Хосе Аревало. В 1945 году президент Аревало установил дипломатические отношения с Советским Союзом, но советского посольства ни при Аревало, ни при Арбенсе в Гватемале не было, как не было никогда и гвате­мальского посольства в Москве.

Полковник Арбенс был избран президентом Гватема­лы осенью 1950 года. Он получил 267 тысяч голосов, а его противники, вместе взятые, — 140 тысяч голосов. Ар­бенса поддержали буржуазно-демократические партии, выступавшие с позиций национальной независимости. Поддержала кандидатуру Арбенса и молодая Гватемаль­ская партия труда (компартия). Но эта партия имела весьма ограниченное влияние. Она оформилась только в 1949 году и насчитывала в своих рядах всего несколько сот членов. В национальном конгрессе она была пред­ставлена всего лишь четырьмя депутатами (из 56).

Правительство Арбенса было прогрессивным, но бур­жуазным, со всеми присущими такому правительству ко­лебаниями и нерешительностью. В него входили и явно консервативные элементы.

Следует ли удивляться, что в этих условиях молодому аргентинскому врачу, откровенно высказывавшему свои марксистские взгляды, было трудно и даже почти невоз­можно устроиться в Гватемале.

Эрнесто предложил свои услуги врача министру здра­воохранения, он вызвался поехать в самый отдаленный район Гватемалы, в джунгли Петена, чтобы работать вра­чом в индейских общинах. Он был готов выполнять лю­бую другую работу, полезную для революции однако правительственные чиновники без всякого энтузиазма вос­принимали предложения молодого аргентинца. Они тре­бовали от него сперва подтвердить его диплом врача, а на эту сложную процедуру потребовалось бы не мень­ше года.

Между тем нужно было добывать хоть минимальные средства на хлеб насущный. Эрнесто пробавляется слу­чайными заработками, пишет заметки в местную печать, торгует вразнос книгами. Ильда шутит, что он больше читает эти книги, чем продает их. Он сотрудничает с мо­лодежной организацией Гватемальской партии труда — Патриотической молодежью труда. Путешествует по стране с котомкой за плечами, изучает древнюю культуру индейцев майя.

Все его тогдашние друзья отмечают, что он был неуто­мимым спорщиком. А спорил он тогда со своими друзья­ми главным образом о том, как, какими путями, опираясь на какие силы, можно освободить латиноамериканские народы от гнета империализма, от эксплуатации, нищеты. Молодые люди — его друзья жаждали изменений, жаж­дали борьбы. Они спорили до хрипоты о борьбе классов, о необходимости аграрной реформы, о роли рабочего класса, о социализме, о коммунизме, о марксизме, о ленинизме.

В отличие от некоторых своих тогдашних друзей Эр­несто Гевара не только спорил, но и запоем читал марк­систскую литературу. «В то время, — вспоминает подру­жившийся с ним в Гватемале кубинский революционер Марио Дальмау, — у него уже сложилось довольно ясное марксистское мировоззрение. Он проштудировал Маркса и Ленина. Прочитал целую библиотеку марксистской литературы».

Эрнесто крайне обеспокоен развитием событий в Гва­темале. Страна наводнена американскими разведчиками, диверсантами. В одном из селений Эрнесто встречает из­вестного американского «специалиста» по коммунизму в странах Латинской Америки, профессора Роберта Александера.

— Много гринго, много гринго! — говорит Эрнесто своему спутнику. — Как ты думаешь, с какой целью они здесь лазают? Выдают себя за исследователей, а на самом деле шпионят по заданию американской раз­ведки.

Правительство Соединенных Штатов готовилось на­деть «смирительную рубашку» на непокорную Гватемалу. В марте 1954 года по настоянию Вашингтона в Каракасе собралась Х Межамериканская конференция, на которой Фостер Даллес выступил с обвинением Гватемалы в ком­мунизме. Под нажимом Даллеса конференция, несмотря на сопротивление некоторых латиноамериканских го­сударств, приняла антикоммунистическую резолюцию, фактически санкционировав интервенцию против Гва­темалы.

Арбенс категорически отрицал какую-либо связь с коммунизмом или коммунистами. Он также категориче­ски отрицал, и с полным основанием, какую-либо связь с Советским Союзом. 1 марта 1954 года Арбенс писал в послании конгрессу республики: «Даже для самых проницательных людей становится очевидным, что Советский Союз не вмешивался и не вмешивается в дела нашей страны и не угрожает нам никакой интервенцией».

Но Арбенс не был антикоммунистом, не был антисо­ветчиком, а именно этого не могли ему простить вашинг­тонские заправилы. Сардина посмела ослушаться акулу! Банановая республика посмела бросить вызов своему повелителю дяде Сэму! Неслыханное нарушение «священ­ной» доктрины Монро — иначе не назовешь поведение правительства Арбенса. Убедившись, что всякого рода угрозы и экономические санкции не производили впечат­ления на Арбенса, Вашингтон решил спустить против него с цепи свору гончих.

17 июня 1954 года банды Армаса, вооруженные и обученные американскими разведчиками, вторглись из Гондураса на территорию Гватемалы и заняли несколько пограничных селений. Начались расстрелы сторонников правительства Арбенса. Военные самолеты интервентов стали бомбить столицу и другие стратегические пункты страны.

Силы интервентов состояли всего лишь из 800 наемни­ков, из коих гватемальцев было только 200, а остальные — иностранцы. В то же время правительство Арбенса располагало 6—7-тысячной армией. И тем не менее прави­тельственные войска на начальной стадии интервенции уклонялись от сражений с наемниками, отступали в глубь страны.

Президент Арбенс надеялся мирными средствами уре­гулировать конфликт. Он обратился с жалобой в Совет Безопасности ООН, требуя немедленного вывода войск интервентов. Жалобу Гватемалы поддержал в Совете Без­опасности представитель СССР. Он заявил: «Гватемала подверглась вооруженному нападению с суши, с моря и воздуха. Перед нами случай совершенно явной, неприкрытой агрессии: нападение на одно на государств Централь­ной Америки — Гватемалу, являющуюся членом ООН. Поэтому долг и обязанность Совета Безопасности состоит в том, чтобы принять немедленные меры к пресечению агрессии, и Совет Безопасности не может уклоняться от этой ответственности, и никакой другой орган не может подменить Совет Безопасности в этом вопросе». Несмот­ря на настойчивые требования Гватемалы и Советского Союза, Совет Безопасности не принял каких-либо эффек­тивных мер для прекращения агрессии против Гватемалы.

Между тем трудящиеся Гватемалы призывали прави­тельство к решительным действиям против наемников, требовали оружия, организации ополчения, мобилизации всех народных сил на защиту республики. Правительство отказалось вооружить народ, хотя, уступая давлению масс, и отдало приказ войскам изгнать наемников с тер­ритории республики. Гватемальская армия перешла в на­ступление и нанесла поражение бандам наемников, остат­ки которых в панике бежали обратно в Гондурас.

Разгром наемников вызвал смятение в Вашингтоне. Затеянная ЦРУ, Пентагоном и государственным департа­ментом агрессия против демократической Гватемалы угро­жала провалом, а такого рода провалы американский «эстеблишмент» не прощает своим слугам. Об этом напо­минал комментарий на гватемальские события, опублико­ванный в те дни в «Нью-Йорк геральд трибюн» — этой трибуне американских монополий: «Армия гватемальско­го правительства, насчитывающая 6 тысяч человек, обуче­на по американскому образцу. Если она нанесет пораже­ние антикоммунисту Армасу, она будет благодарна за это американскому военному министру. Руководители Пентагона теперь видят, какая в этом ирония — содер­жать военную миссию при правительстве, которое нахо­дится под коммунистическим влиянием. Американские советники будут отозваны, если повстанцы потерпят поражение».

Вашингтонские покровители Армаса поняли намек. Видя, что надежда на наемников себя не оправдала, они лихорадочно Стали готовить свержение Арбенса путем военного переворота, используя для этого своих агентов, выступавших до этого в роли приверженцев президента. Главным действующим лицом в этой операции стал Перифуа. Это он сочинил ультиматум, который высшие армейские чины направили Арбенсу. Они потребовали от Арбенса отставки, угрожая в противном случае его сверг­нуть. В целях маскировки заговорщики обещали уважать «свободу и жизнь всех граждан» и продолжать борьбу против наемников. Арбенс не выдержал нажима и, не за­просив даже мнения поддерживавших его партий, 27 июня 1954 года отказался от поста президента. Он передал власть командующему вооруженными силами Гватемалы полковнику Диасу и укрылся в мексиканском посольстве, откуда вскоре выехал за границу. Диас первым делом за­претил Гватемальскую партию труда и арестовал ее руководителей, а затем уступил бразды правления ставлен­нику Перифуа полковнику Монсону, а тот — Кастильо Армасу, который во главе своих наемников вновь вторгся в Гватемалу. Несколько дней спустя, приветствуемый ре­акционерами всех мастей, местным архиепископом и Пе­рифуа, новоиспеченный диктатор въехал триумфатором: в столицу, где уже начались массовые расстрелы сторонников свергнутого президента.

Что же делал в эти суровые для Гватемалы дни Эрнесто Гевара? Он, как и все противники американского империализма, горит желанием взяться за оружие и сра­жаться в защиту режима президента Арбенса. Он при­зывает создать ополчение, вооружить трудящихся, при­нять решительные меры против реакционеров, готовивших переворот. Но его призывы, как и подобные же при­зывы других трезво мыслящих людей, не находили откли­ка. Арбенс надеялся, что ему удастся справиться с наем­никами силами армии, он верил в преданность ему офи­церского корпуса.

«Эрнесто, — вспоминает Ильда, — просит, чтобы его отправили в район боев, но никто на него не обращает внимания. Тогда он пристраивается к группам противо­воздушной обороны города, помогает им во время бомбе­жек, перевозит оружие…»

Эрнесто не гнушается никакой работы. «Вместе с членами организации Патриотическая молодежь труда, — свидетельствует Марио Дальмау, — он несет караульную службу среди пожаров и разрывов бомб, подвергая себя смертельной опасности».

Этот молодой аргентинец, призывающий гватемальцев сражаться против американского империализма, не может не попасть в поле зрения шпионов ЦРУ, следящих за развитием событий в гватемальской столице. Амери­канская охранка заносит его в список «опасных коммуни­стов», подлежащих ликвидации сразу же после сверже­ния Арбенса. Аргентинский посол, узнав об этом, поспешил в пансион «Сервантес» предупредить своего со­отечественника о грозящей ему опасности и предложить ему воспользоваться правом убежища в посольстве. Когда Кастильо Армас вошел в Гватемалу, Эрнесто поселился в аргентинском посольстве, где нашли убежище аргентин­цы, кубинцы и некоторые гватемальцы, сочувствовавшие Арбенсу. Вся эта публика разделилась на две группы: «демократов» и коммунистов. Эрнесто без колебания примкнул к последним, хотя и не являлся членом компартии.

Аргентинский посол предложил Эрнесто вернуться на казенный счет в Аргентину. Но у Гевары не было ника­кой охоты возвращаться в Аргентину Перона. Лучше он поедет в Мексику, куда уже направились его кубинские и другие латиноамериканские друзья, которые готовы про­должать борьбу, не теряя надежды одержать победу в другом месте. А пока есть такие буйные головушки, веря­щие, что невозможное станет возможным, не все еще по­теряно.

Гватемальские события оставили глубокий след в со­знании Че, он политически возмужал в те считанные дни, когда решалась судьба правительства Арбенса. Он еще раз убедился, что главный враг, коварный и жестокий,— это американские империалисты, что они используют ан­тикоммунизм и антисоветизм для прикрытия своих пре­ступлений, что ЦРУ и Пентагон располагают надежной агентурой в армейских кругах, что подлинная народная революция обязана эту военную машину сломать, заме­нить народной армией, что, наконец, необходимо воору­жить народ, ибо только сражающийся народ может до­биться успеха в борьбе с империализмом.

Эта эволюция Че не прошла незамеченной для аме­риканской агентуры. Впоследствии, когда американская охранка стала составлять досье на сподвижников Фиде­ля Кастро, сражавшихся в горах Сьерра-Маэстры, для нее было совершенно очевидно, что в лице Эрнесто Че Гевары она имеет революционера с «гватемальским» стажем.

В апреле 1958 года аргентинский журналист Хорхе Рикардо Масетти посетил бойцов Фиделя Кастро в горах Сьерра-Маэстры. Среди других он интервьюировал Че. Ма­сетти спросил своего соотечественника, насколько оправ­даны слухи «о коммунизме» Фиделя Кастро. Че ответил:

— Фидель не коммунист… Это мне в первую очередь приписывают коммунизм. Еще не было такого американ­ского журналиста, который, поднявшись в горы, не стал бы расспрашивать меня о моей деятельности в рядах Гва­темальской коммунистической партии, — они считали до­казанным, что я состоял в коммунистической партии этой страны только потому, что я был и остаюсь решительным поклонником демократического правительства полковни­ка Хакобо Арбенса.

— Ты занимал какой-нибудь пост в правительстве? — продолжал свой «допрос с пристрастием» Масетти.

— Нет, никакого. Но когда началось североамерикан­ское вторжение, я попытался собрать группу таких же молодых людей, как я сам, чтобы дать отпор «фруктовым» авантюристам. В Гватемале надо было сражаться, но поч­ти никто не сражался. Надо было сопротивляться, но почти никто не хотел этого делать.

После победы кубинской революции Че неоднократ­но в выступлениях, письмах вспоминает свой «гватемаль­ский период». В одном из таких выступлений в 1960 году Че говорил:

— После долгих странствий, находясь в Гватемале, Гватемале Арбенса, я попытался сделать ряд заметок, что­бы выработать нормы поведения революционного врача. Я попытался разобраться, что же необходимо для того, чтобы стать революционным врачом. Но тут началась агрессия, агрессия, которую развязали «Юнайтед фрут», госдепартамент, Джон Фостер Даллес — в общем-то это одно и то же, и их марионетка, которую звали Кастильо Армас — звали!.[13] Агрессия имела успех, ибо гватемаль­ский народ еще не достиг тогда той степени зрелости, ко­торой достиг сегодня кубинский народ, и в один прекрас­ный день я покинул, вернее — бежал из Гватемалы… Вот тогда я понял главное: для того чтобы стать революцион­ным врачом, прежде всего нужна революция. Ничего не стоят изолированные, индивидуальные усилия, чистота идеалов, стремление пожертвовать жизнью во имя само­го благородного из идеалов, борьба в одиночку в каком-нибудь захолустье Америки против враждебных прави­тельств и социальных условий, препятствующих продви­жению вперед. Для того чтобы сделать революцию, необходимо иметь то, что есть на Кубе: мобилизацию все­го народа, который, пользуясь оружием и опытом единства, достигнутого в борьбе, познал бы значение оружия и зна­чение народного единства.

Только ли революционный врач нуждается в народной поддержке? Вовсе нет. Любой борец за народное счастье может чего-то достигнуть, только если он участвует в борьбе всего народа, если он борется за единство действий всех сил, выступающих против империализма и всяческого гнета. Именно об этом Че писал в том же году одному своему корреспонденту в США: «Мой опыт в Гватемале Арбенса, который смело ополчился против колониализма, но стал жертвой агрессии североамериканских монопо­листов, привел меня к одному существенному выводу: чтобы быть революционером, в первую очередь необходи­мо наличие революции».

Боливийская революция застряла на половине пути, гватемальская революция потерпела поражение, но на­стоящая революция еще впереди, и встреча с нею близка…