"Секреты балтийского подплава" - читать интересную книгу автора (Стрижак Олег)Часть шестаяФилософию, усвоенную на работе в ЧК, Вишневский уместил в одной реплике в пьесе "Незабываемый 1919-й". Там матрос-чекист объясняет Сталину, что делопроизводство в ЧК простое: "приход" и "расход". "Приход" — перечень арестованных, а "расход" — и так понятно (и Сталин, в пьесе Вишневского, одобрительно смеется). Михаил Булгаков в марте 32-го в письме к Другу говорил о "флибустьере" Вишневском: "Меня уверяют, что есть надежда, что его догонит в один прекрасный момент государственный корвет, идущий под военным флагом. и тогда флибустьер пойдет ко дну в два счета. Но у меня этой надежды нисколько нет..." Слова "меня уверяют", я думаю, относились к бурлившим тогда слухам о скором разгоне РАППа (и РАПП действительно был разогнан постановлением ЦК ВКП(б) в апреле 32-го года). ЛОКАФ, где пиратствовал и безумствовал Вишневский, был брат-близнец РАППа, только в военных сапогах, некоторые литераторы (Либединский, например) начальствовали и в той, и в другой организации. Вероятно, кто-то надеялся, что разгонят и ЛОКАФ. Булгаков не разделял этих светлых надежд. "Флибустьер" Вишневский крейсировал под государственным флагом. Ложь — патетический прием Вишневского. Он не высказывает своего личного мнения (как принято у приличных людей). Он угрожает и проклинает от имени неведомой ему самому "массы". Громя Булгакова, Вишневский печатно (публично) лжет, будто зрители во МХАТе покачивают головами и видят в героях "Дней Турбиных" — вредителей, которыми газеты пугали тогда народ. "Дни Турбиных" были любимым спектаклем, единственной отдушиной в те годы, когда — "...и воздух пахнет смертью". Занавес но окончании "Турбиных" давали по 20 раз. Биографы Сталина не могут понять, почему Вождь любил этот спектакль,— но "Дни Турбиных", запрещенные в 29-м году, были разрешены к возобновлению лично Сталиным в январе 32-го года. В 34-м году прошел 500-й спектакль "Дни Турбиных", в 40-м году — 900-й... То был единственный, кажется, случай, когда Вишневский "не сориентировался". Вишневский удачно провернул другую "операцию" — он начал и возглавил кампанию против Сергея Колбасьева. Колбасьев во всем был противоположность Вишневскому. Не липовый "братишка", а морской командир (в Гражданскую войну Сергей Колбасьев командовал миноносцем, командовал на линкоре "Петропавловск" дивизионом 120-мм артиллерии), настоящий герой войны (в знаменитом сражении у Обиточной косы 15 сентября 1920 года Колбасьев командовал 2-м дивизионом канонерок). Высокий и красивый. Блестяще образованный, переводчик с нескольких языков и радиоинженер. Талантливый в изобретательстве и в музыке. И великолепный, любимый всеми писатель. В 31-м году в журналах "Локаф" и "Залп" появились статьи с хорошими названиями: "Выправить курс". "Гражданская война в кривом зеркале" (не правда ли, похоже на недавний заголовок в "Труде" — "Ложь от имени покойного"?), и прочая. Суть этих "критических" статей сводится к мудрой формуле адмирала Поникаровского: "неча лазить грязным пером в нашу чистую историю". Авторы этих статей Вс. Вишневский, П. Федотов, С. Варшавский (после войны Ленинградский писатель Сергей Варшавский учуял перемену спроса и перековался из "локафовца" в описателя Эрмитажа) без обиняков утверждали, что Колбасьев — "классовый враг", который протаскивает "идеологически чуждые установки в литературу". "Объективно вредная книга", "грехопадение автора", "тяжелая литературно-политическая ошибка", "автор — верный установке на героев из бывших офицеров"... Но вот что интересно. Книга "Поворот все вдруг" Сергея Колбасьева вышла первым изданием в 28-м году, а критический "залп" прозвучал только в 31-м. В чем дело? А дело в том, что в 1931 году на флоте заново, после десятилетнего перерыва, принялись "чистить" и уничтожать бывших офицеров. О масштабах такой "чистки" на Балтике в 1931 году говорят цифры из архивных документов, опубликованные в историческом исследовании С. Зонина "Теория и практика перманентного уничтожения..." Колбасьев именно тогда служил на Балтике на эсминцах (по неизвестной мне причине он прервал свою дипломатическую и разведывательную работу за рубежом и был возвращен командиром на флот). Статьи Вишневского и его своры были прямым (и грязнейшим) доносом: они указывали ГПУ на командира флота Сергея Колбасьева — вот он, враг!.. Колбасьев уцелел в той "чистке". С большям трудом ему удалось в 32-м году уйти с флота. Но это его не спасло. В 33-м его арестовали. Через несколько месяцев выпустили. В 34-м арестовали вновь. Выпустили. В апреле 37-го его арестовали в третий раз, и в октябре расстреляли. Вишневский мог быть доволен. Хорошо заметил о Вишневском Лев Успенский: "по-настоящему ему везло в жизни только на ордена". К травле Сергея Колбасьева крепко приложил руку и его однокашник по Морскому корпусу Леонид Соболев. Роль Соболева-доносчика в арестах и уничтожении многих лучших командиров на Балтике показал по архивным документам С. Зонин Все добровольные (!) доносы Соболева, написанные "четким штурманским почерком" и "с несомненным литературным даром", сохранились. А в печати Л. Соболев в 31-м году утверждал, что корабли героев Сергея Колбасьева "плывут прежним, буржуазно-дворянским курсом". У Соболева хватило бесстыдства включить эту статью в свой однотомник "На главном курсе. Статьи и выступления о литературе и писательском труде" в 69-м году — через 13 лет после реабилитации невинно расстрелянного Колбасьева. Не постеснялся Соболев включить в однотомник 69-го года и свои выступления 57-го года, где он громит В. Дудинцева и альманах "Литературная Москва". Одним из редакторов (общественных, то есть без заработка) "Литературной Москвы" был замечательный человек, писатель, бесстрашный защитник Ханко Владимир Рудный... Древняя истина: каждый человек судим будет в потомство и на небесах — по делам своим. Сколько замечательных и благодарных слов сказано в разных книгах о балтийском комдиве (воспитателе Маринеско) Евгении Гавриловиче Юнакове. Если собрать эти слова вместе — отдельная книга получится. А вот про комдива по фамилии Орёл я нигде не встречал ни единого доброго слова. Только в статье адмирала Поникаровского. Орёл мне неинтересен. В истории войны он упоминается полтора раза. Начал войну командиром бригады, окончил войну командирам дивизиона подводных лодок. В море вышел на лодке один раз — когда война уже кончалась, а для мирной карьеры, для восхождения в адмиралы нужен был хоть один боевой поход. Профессор каперанг Мрыкин своё письмо в "Вечерний Петербург" украсил эпиграфом из Вольтера: "Бог Истории — в подробностях" (профессор забыл указать, из какого произведения он это почерпнул, такое бывает, особенно если слямзишь фразу не из собр. соч.. а из отрывного календаря). Если каперанг Октябрь Мрыкин любит подробности, я могу сообщить. Г. Зеленцов в воспоминаниях "Срыв гаек от перетяга произошел под Новый год. Комдив не разрешил пропустить на встречу Нового года приглашенных девушек с Морзавода. Отменой ранее данного разрешения он поставил матросов и старшин в весьма неудобное положение..." Далее Орёл является в столовую поздравить матросов. Моряки, от большой любви, принимаются его качать. Зеленцов пишет, что вышло всё само собой, "сговору не было — это точно". Когда Орёл шлепнулся на пол, "...рука машинально хваталась за пистолет. В столовой раздался гомерический хохот сотен людей. Он взял себя в руки и стремглав выскочил из столовой". Здесь новогодние приключения Орла не кончились. Зеленцов подробно рассказывает, как во дворе Орёл повстречался с одним из матросов из экипажа "С-13", в результате чего у Орла появился под глазом хороший синяк. "...Когда он поднялся, потирая ушибленное место, двор бригады подплава был пустынен, как замерзшая даль залива. За воротами базы танцевали под баян одетые в одни фланельки матросы с заводскими девчатами. Мороз был нипочем, танцы в разгаре. Довольны были и девчата, праздник все же удался". Зеленцов заступил в ночь дневальным по кубрику, и был свидетелем разговора меж Орлом и Маринеско в пустом кубрике. Тогда Орел и сказал свою фразу, ставшую легендарной: "Сам ты бандит, и команда у тебя..." И если до этого Маринеско посмеивался, спрашивал, не на столб ли налетел комдив, тут новогодний хмель слетел с него вмиг. Твердым голосом он заметил Орлу: "Товарищ капитан первого ранга! Прошу не забываться..." "Бандиты", "скоты", "сволочи" — это у Орла были любимые слова по отношению к матросам. А матросы звали его ласково: "Птичка". Интересное дело: в военное время, в прифронтовой обстановке, пьяный матрос бьет морду своему комдиву, капитану первого ранга. Засудили матроса, сунули в штрафную? Ничего подобного. Недаром Маринеско в начале 60-х говорил Крону (об интонации я могу лишь догадываться): "Орёл — умный человек". В 44-м ещё жили реликтовые представления о чести офицера. Если б Орёл доложил наверх, что матросы ему морду бьют, на карьере Орла, я думаю, поставили бы крест. Орёл "умный человек", он предпочел смолчать: лучше с битой мордой, но выйти в адмиралы. Я думаю, доминантой в характере Орла был — страх за своё благополучие, страх перед начальством. Зеленцов сообщает удивительную подробность. В октябре 44-го пришел приказ группе лодок на переход, и как назло, на "С-13" после приемки топлива обнаружилась трещина в топливной цистерне. Откачать топливо, пропарить цистерну, а уж потом заваривать трещину — времени не было. Матросы придумали, как заварить трещину, не откачивая топлива. Выход был назначен на 15.20. Маринеско скомандовал отдать швартовы с опозданием на 3 минуты. И на пирсе комдив Орёл "с перекошенным злобой лицом" подскочил к палу и своими руками сбросил швартовый конец Зеленцов так пишет об Орле "...в глазах большого начальства слывет весьма знающим и энергичным командиром. Острослов и эрудит в кругу респектабельных адмиральш, умеющий пустить пыль в глаза недалеким, изнывающим от безделья матронам. С подчиненными офицерами строг, требовательный по службе, слова не расходятся с делом, особо при обещаниях наказать. Злопамятен и завистлив". В конце войны 182 адмирала и офицера нашего флота были награждены орденом Ушакова 2-й степени. Вице-адмирал Ю. Ф. Ралль, к примеру, награжден этим орденом за успешно подготовленную и проведенную операцию по захвату островов Бьёркского архипелага. Капитан 1 ранга Орел получил этот орден — за подвиги Маринеско. За те же достижения президент наградил Орла высшим полководческим орденом нашей державы — орденом Жукова (президенту дали список — он и подписал). Отношение к имени Маринеско — не просто "лакмусовая бумажка". Раскол в отношении к Маринеско проходит по линии, которая отделяет власть от народа. Маринеско — народный герой. Народ сам избрал этого бывшего зека в любимцы, народ сам назвал его героем номер один,— и уж никакие поникаровские ничего не смогут тут поделать. Комдивы, которых любил подводный флот (Юнаков, Гольдберг, Грищенко), очень любили Маринеско, тому тьма примеров. Комдив Орёл вошел в историю как злобный гонитель и ненавистник Маринеско. Что ж, каждый сам выбирает своё лицо. Адмиралы, желая поведать какую-то "правду", сообщают вещи несуразные. Профессор Мрыкин фамилию Юнаков пишет "Юнанов", профессор Мрыкин пишет, что Орёл окончил курсы при Академии в мае 1944 года — в чем я очень сомневаюсь. "Морской биографический словарь" говорит, что Орёл окончил эти курсы в 41-м году. Мрыкин пишет, что Орёл стал командиром дивизиона в мае 1944 года, а Поникаровский пишет, что Орёл стал командиром дивизиона в мае 1943 года... беда с этими учёными. Я больше верю бывшему старшине и участнику событий Зеленцову, который пишет, что Орёл стал у них комдивом осенью 43-го, сменив Е. Г. Юнакова. Юнаков был контужен при подрыве "С-4" на мине. Я намеренно изложил легенду о новогоднем загуле Маринеско в том виде, в каком она жила до выхода в 84-м году книги А. Крона "Капитан дальнего плавания". Но и до книги Крона было видно, что в легенде события "сжаты", как в исторической пьесе. В жизни "С-13" вернулась из боевого похода в начале ноября 1944 года, полтoра месяца провела в Хельсинки в ремонте, и ушла в легендарный свой поход в январе. Историю новогоднего приключения Крон записал в 61-м году со слов самого Маринеско. Никакого "трехдневного загула" не было. "Дело было в Турку под новый, сорок пятый год..." Здесь, на с. 187 книги Крона неясность: или Маринеско оговорился, или Крон, по памяти, записал ошибочно. Потому что лодка стояла не в Турку, а в Ханко, об этом дважды говорится у Крона, на с. 122: "...в гавань Ханко. Там уже стояли наши плавбазы. Без дела в город ходить незачем. Даже в советскую контрольную комиссию, вывесившую свой флаг в центре города",— и тут же запись слов Маринеско: "В конце декабря вернулись в Ханко. В Ханко еще тоскливее. Лодка в готовности, а на плавбазе скука смертная. Потравишь вечером в кают-компании, сыграешь партию в шахматы, иногда хлопнешь стопочку у кого-нибудь в каюте — вот и все наши развлечения. По вечерам девать себя некуда". То же говорится и в воспоминаниях Г. Зеленцова: перед Новым годом "С-13" перешла из Хельсинки в Ханко, где полностью изготовилась к боевому походу. Вечером 31 декабря Маринеско с другим офицером отправились в гостиницу, где "жили знакомые ребята из советской контрольной комиссии, хотели встретить с ними Новый год". Из этой фразы я делаю вывод, что два офицера вышли в город с разрешения начальства. Заказали в ресторане гостиницы стол на шестерых, долго ждали друзей, но те, видимо, застряли в какой-то другой компании. И появилась хозяйка гостиницы, красивая шведка лет 28, говорящая по-русски, и её помощница, "тоже ничего, интересная собой. И гуляем уже вчетвером. А затем забрали со стола спиртное, еще кое-чего и поехали на пятый этаж, где у нее особый апартамент...". На лодке знали, где находится Маринеско. Потому что утром в гостиницу прибежал за Маринеско военфельдшер с его лодки. "Дуйте скорее на базу, там черт-те что творится..." И после "черт-те что творится" стоит многоточие. Что же творилось на базе? Я уверен, что Маринеско даже не намекнул Крону, какое ЧП устроили его моряки (и опять в новогоднюю ночь). Не в характере Маринеско было жаловаться на своих подчиненных. Поэтому интересно заглянуть в воспоминания рулевого "С-13" Г. Зеленцова. Зеленцов подробно рассказывает, что матросы и старшины "С-13" жили на финском пароходике, который стоял борт к борту с лодкой. В новогоднюю ночь в одной из кают "укрепляли интернациональную дружбу" с финскими моряками, затем появились местные девицы, и дружба закончилась дракой, нашему боцману дали бутылкой по голове... Капитан пароходика позвонил комдиву Орлу. На плавбазе "Смольный" подняли в ружьё дежурный взвод. О каком-либо "загуле" командира лодки Зеленцов не упоминает. Когда вернулся капитан 3 ранга Маринеско из гостиницы? Зеленцов пишет, что утром командир уже был на лодке. "Утром личный состав был выстроен по большому сбору. Перед строем стоял командир в несколько невыспавшемся виде и комдив Орёл..." Орёл, узнав ночью о драке, испугался "международного конфликта" Нужно думать, он первым делом потребовал к себе Маринеско — и узнал, что два офицера еще не вернулись в положенный час на плавбазу. И испугался ещё больше. Отсюда фраза, которую воепфельдшер сказал в гостинице Маринеско: "Наши уже заявили финским властям: пропали два офицера..." Маринеско рассказывал Крону спустя 16 лет: "Когда мы с повинной явились па базу, встретили нас сурово. Обоим грозил трибунал..." На вечерней поверке Маринеско объявил своей властью дежурному старшине и двум участникам драки по 20 суток гауптвахты в цепном ящике "Смольного". Боцман, волей комдива Орла, отправился в штрафбат (не тотчас, а уже после легендарного похода,— "Дороги из глубины", сс. 638, 694). Вернемся к рассказу Маринеско: "...обоим грозил трибунал. Но потом обошлось. К комдиву пришла делегация от команды — с другим командиром в море идти не хотим". Когда я прочел это в первый раз в 84-м году, то изумился: как цензура пропустила такое? Фактически речь идет — о бунте. К комдиву капитану 1 ранга Орлу являются матросы (которые и о каменный пол его били, и в морду ему били) и заявляют: если уберете Маринеско, мы в море не пойдём! Далее идут ядовитые слова Маринеско: "Комдив Орёл — умный человек, понял настроение экипажа..." Зеленцов обо всём этом не пишет ни слова, но, зато говорит, что через неделю после Нового Года на лодку прибыл представитель Главного политуправления пехотный подполковник Крылов — "для персональной опеки провинившейся команды в предстоящем боевом походе", "замполит, как его отрекомендовали нам перед походом" К тому времени ни на одной подводной лодке Балтфлота уже не было замполитов. Эту должность на лодках упразднили (не знаю, почему.— наверное, чтоб командирам воевать было легче). В книге Кузнецова "Курсом к победе" говорится, что на мостике "С-13" находится замполит. Читатель, знающий, что замполитов к тому времени убрали с подводных лодок, понимал: что-то на "С-13"' было "не то". Замполит Крылов упоминается и у Крона: "...провели беседы по отсекам замполит Б. Н. Крылов и секретарь партийной организации В. И. Поспелов", "О торпедных залпах С-13" командование знало раньше, чем Маринеско и Крылов вернулись на базу и засели писать отчеты" Опять непонятно: на бригаде подплава, на Балтийском флоте своих политработников — пруд пруди. Почему "опекать провинившуюся команду" прислали офицера из Москвы, да ещё пехотного? Можно думать, что или Орёл, или кто другой поднял большой шум вокруг новогодних историй, и шум этот вышел "из избы" Балтийского флота... Непонятно, какого числа ушел Маринеско в боевой поход. Все авторы, без сомнения, пользовались архивными источниками. Проф. Мрыкин пишет: 11 января. Грищенко пишет: 12 января. Полещук пишет: 21 января. Крон пишет: 9 января. Зеленцов, который служил на "С-13" и ушел на ней в поход, пишет: "Десятого января лодка самостоятельно, без эскорта вышла из Ханко..." Разночтения в датах можно объяснить тем, что лодку "выпихнули" в море внезапно (потому и вышли "без эскорта"), а "оформили" выход уже задним числом, и в различных документах — по-разному. Одно видно: обстановочка вокруг лодки "С-13" в январе 45-го была накалённой... (а досталось в итоге — "Вильгельму Густлову"). Адмиралы, для коих Орёл — главный герой в войне, в особую заслугу пишут Орлу, что он вышел на ледоколе встречать Маринеско после легендарного похода. Вышел-то он вышел, да только Маринеско он "в точке" не встретил. Маринеско в квадрате встречи не обнаружил обещанного ледокола. На его запросы по УКВ никто не отвечал. Оставаться на чистой воде, где могли ходить немецкие лодки, было нельзя - Маринеско принял решение — форсировать ледовое поле самому. Шел подо льдом затем всплыл, проломив лед рубкой и корпусом. И двинулся, ломая лед,— осторожно, чтобы не повредить легкий (наружный) корпус лодки... Когда "эска" окончательно застряла в тяжелом льду, сигнальщики увидели идущий на встречу ледокол под финским флагом. Вот почему комдив Орёл подошел к лодке Маринеско по льду, аки Христос по водам (сия героическая деталь очень нравится почитателям Орла). Приветствие комдива Орла было своеобразным: "Пришли бандиты! — наигранная улыбка пробежала по лицу, глаза остались холодными, как ледяная глыба, на которой он стоял..." Маринеско ему отвечает: "А ты как думал? У меня же штурман, а не хвост собачий. А вы, видно, в трех соснах заплутались?" Орёл начинает оправдываться: "Без лоцмана не в ту точку вышли. Пока нашли знающего лоцмана — время упустили..." Награждения, если они сделаны умело, тоже могут быть и унижением, и оскорблением. Победа Маринеско была скандально громкой. Впервые за четыре года войны о победе Cоветского командира-подводника писали газеты всей Европы. У наших матросов в Финляндии из рук в руки ходили шведские газеты с заголовками в вершок и фотографиями лайнера "Вильгельм Густлов". В 42-м за небольшой транспорт Маринеско получил орден Ленина. В 45-м за "Густлова" и "Штойбена" ему дали орден Красного Знамени. Это было как пощёчина. Такой же орден получил его боцман (пришло время боцману сдавать ордена в штаб и отправляться в штрафбат, за то, что получил в новогоднюю ночь бутылкой по плеши,— комдив Орёл не простил боцману своего испуга). В 68-м году в журнале "Нева" бывший нарком и главком ВМФ Н. Г. Кузнецов четко написал, что командование флота (значит, Трибуц) не захотело представить Маринеско к Герою. Кто поставлял наверх весь "компромат" на Маринеско? Комдив Орёл... То, что Маринеско купил себе "форд", озлобивший начальство донельзя,— поступок. Нечто вроде подарка себе в день рождения. Этот "форд" чуть-чуть виден и в подцензурной литературе: "...за рулем своего "форда" Маринеско помчался...", "...возник шепоток: Маринеско подвержен буржуазным влияниям..." А история о том, как Моринеско вывез из Турку свой "форд" на подводной лодке,— не "брехня". "Через сутки лодка с прикрученной к палубе командирской машиной, приобретенной в Финляндии, ошвартовалась у деревянного причала в ковше Либавского военного порта" Когда я прочел это, то подумал: значит, легенда "уменьшила вину" Маринеско. В легенде он вывез свой "форд" из Турку в Таллин, это краткое форсирование горла Финского залива. В жизни "С-13" ушла из Турку в Либаву. Маринеско в надводном положении (в нарушение приказа — идти под водой) в течение суток пересек с севера на юг почти всё Балтийское море. Устная легенда живёт по своим, ещё не изученным законам, и часто излагает историю "как лучше". Это хорошо видно на примере истории Лисина. В легенде лодку Лисина утопил финский сторожевик, который внезапно вывалился из ночного шторма и дождя, на мостике лодки находились двое, Лисин и сигнальщик... Первые исторические сведения о гибели "С-7" появились в 1983 году в "Боевой летописи ВМФ", с. 203: "17.10 подводная лодка "С-7" (капитан 3 ранга С. Лисин) вышла в боевой поход. 21.10 у входа в Ботнический залив финская подводная лодка "Весихииси" торпедировала всплывшую "С-7". Всех, кто находился на мостике, взрывной волной сбросило в воду. Штурман М. Т. Хрусталев утонул, а командир С. П. Лисин, рулевой А. К. Оленин, комендор В. С. Субботин и краснофлотец В. И. Куница попали в плен, были доставлены в Мариехами на Аландские о-ва и заключены в лагерь для военнопленных. Когда в 1944 году Финляндия вышла из войны, моряки были освобождены из плена. Лисин участвовал в войне с Японией". Такое подробное описание необычно для "Боевой летописи...". Я думаю, этот абзац историки, авторы "Летописи" поместили для того, чтобы развеять уже ставшую устойчивой легенду. Конечно, в легенде несчастье выглядит "красивей": трагическая военная случайность. В жизни речь идет о проигранной схватке. Сильной волны не было, уже рассвело, видимость позволяла разглядеть Cоветскую лодку в перископ и успешно атаковать её. Лодка — цель небольшая, значит, финский командир подошел достаточно близко для удачного залпа. То, что в плену оказались сразу четверо из экипажа "С-7", во главе с командиром, в глазах наших "бдительных товарищей" могло выглядеть, как "коллективная сдача в плен"... Вот и легенда о Маринеско, говоря о суде над моряками "С-13" в 1945 году, умолчала об участии Маринеско в той драке. Крон об этом пишет глухо: "После перехода дивизиона на новую стоянку поведение Маринеско делается еще более скандальным, в одном из приказов того времени о нем говорится как о зачинщике пьяной драки" Зеленцов об этом пишет так. В Лиепае возле Дома флота в машину Маринеско нагло сел пьяный майор с гвардейских железнодорожных батарей и велел матросу шоферу Паше везти себя к девицам. Матрос послал майора подальше. Майор устроил шум: оскорбили честь офицера. Из ресторана в Доме флота вышел подвыпивший Маринеско, неподалеку были три моряка с "С-13". Вместе подошли к машине, предложили майору вытряхнуться. Майор полез драться, ударил командира лодки в лицо. "Маринеско особой силой не отличался — сразу с копылков долой..." (мне даже нравится, что Маринеско не был силён в кулачном бою, тем убедительней авторитет, каким владел впоследствии Маринеско на этапе и в лагере). Тут матрос Вася "звякнул майору промежду глаз" (адмирал Руссин пишет, что это всё — вражеское очернение светлого облика балтийских подводников), майору стало плохо. "...Прибежали патрули, на грех из той же части, где служил начальником штаба этот майор. Завязалась потасовка. Гвардейцы железнодорожники давно уже насолили плавсоставу рьяным несением караульной службы в городе и на губе, в обходах по военному городку. В "бой" вступили катерники с "мошек" (катера "МО", малые охотники.— О. С.) — самые близкие из друзей подводников, и дело приняло дурной оборот...". Ниже Зеленцов пишет: "Устроили в казармах подводников весьма скорый показательный суд. Дело по справедливости не разбиралось. Трех матросов с "С-13" взяли в качестве козлов отпущения и врезали им четыре-шестъ-восемь лет. От решетки матросов спасла неожиданная амнистия, данная в честь дня Победы. Парней тут же демобилизовали" Сообщение устного предания, что Маринеско разбил "форд" до своего разжалования и увольнения с флота, литературой не подтверждается. Именно за рулем своего "форда" Маринеско после разжалования и снятия с лодки помчался в Ленинград "искать правды" у Н. Г. Кузнецова |
||
|