"Секреты балтийского подплава" - читать интересную книгу автора (Стрижак Олег)

Часть седьмая

В 50-е годы имя Маринеско было запрещено к упоминанию. Впервые о подвиге Маринеско рассказал читателям "Литературной газеты" в 60-м году Александр Крон. В 63-м году Крон привлек внимание адмирала И. С. Исакова к судьбе уже безнадежно больного Маринеско. Узнав правду, Исаков решительно изменил своё мнение о Маринеско, стал помогать больному Александру Ивановичу всем, чем мог: добрыми и заботливыми письмами, книгами, деньгами.

Тогда же Исаков и Крон решили вместе писать книгу о Маринеско. Не оставляли Маринеско бывшие Балтийские комдивы Е. Г. Юнаков и В. А. Полещук, дивмех М. Ф. Вайнштейн и старый друг Петр Грищенко.

В 63-м участники громадного митинга в Кронштадте чествуют Маринеско как народного любимца и героя (забавно, что при сем присутствовал Трибуц, и даже сказал в своем выступлении, что по объему потопленного тоннажа Маринеско является в нашем флоте подводником номер один,— см.: "Соль службы", сс. 244-247).

В октябре 63-го писатель С. С. Смирнов, честное имя которого знал тогда каждый, в телевизионной передаче "Подвиг" рассказал о подвиге и горькой судьбе Маринеско. Эта передача всколыхнула страну. Имя Маринеско стало народным. В ноябре 63-го Маринеско умер. В 65-м году известный писатель. Герой Советского Союза, Адмирал Флота Советского Союза, член-корр. Академии Наук СССР И. С. Исаков в журнале "Советский Союз" к 20-летию Победы написал, что считает потоплепие “Густлова" важнейшим событием в начале 45-го года, потрясшим гитлеровский рейх до основания. Перед смертью Исаков передал папку с материалами к книге о Маринеско не Крону, своему соавтору, а адмиралу Н. Г. Кузнецову как завещание восстановить справедливость.

Кузнецов, главнокомандующий ВМФ, Герой Советского Союза, Адмирал Флота Советского Союза (разжалованный Хрущевым в вице-адмиралы и уволенный с флота), после кончины Исакова был для флота единственным человеком, чей авторитет был необычайно высок и необычайно уважаем.

В 68-м году опальный Кузнецов напечатал в журнале "Нева" статью "Атакует "С-13", где сказал о Маринеско: "подвиг его навеки останется в памяти Cоветских моряков. Мы должны, пусть с опозданием, прямо заявить что в борьбе за Родину он проявил себя настоящим героем". В 75-м в книге "Курсом к победе" Кузнецов писал: "за один только поход экипаж лодки под командованием капитана 3 ранга Александра Ивановича Маринеско уничтожил восемь тысяч гитлеровцев. Полноценная дивизия! Отборные офицеры, первоклассные специалисты-подводники, эсэсовцы, фашистские бонзы..." (с. 464).

В воениздатовской книге мы уже не найдем фразы, которая была в журнале: что командование КБФ не захотело представить командира "С-13" к званию Героя. В 75-м году о боевой деятельности Маринеско много и хорошо написал бывший комдив, ученый-историк В. А. Полещук в сборнике "Краснознаменный Балтийский флот. 1944-1945 гг.". В 79-м году Грищенко посвятил Маринеско лучшие, задушевные страницы в книге ''Соль службы". О Маринеско писали все больше. В 84-м вышла книга А. Крона "Капитан дальнего плавания"... Теперь в словарях мы можем прочесть о Маринеско: Герой Советского Союза, и в скобках дату присвоения Героя — 1990.

Но восстановлена ли справедливость?

Нет, говорю я. Не восстановлена.

Потому что адмирал Поникаровский, президент фонда 300-летия русского флота, в 96-м году пишет в газете "Труд", что Орёл был "справедливый, строгий, требовательный", а Маринеско — "недисциплинированный разгильдяй". Крон в книге "Капитан дальнего плавания" напустил "для цензуры" немало туману — и как мне видится, туман этот застил взор и читателю. Уж такие были времена, когда автор (будь то Крон или Грищенко), желающий сказать правду, был вынужден превращать свою книгу в головоломку. Крон пишет, что, по его наблюдениям, "дерзость Маринеско" заключалась прежде всего в том, что "он ценил людей не по занимаемому ими положению, а по их достоинствам". В переводе это означает, что Маринеско имел достоинство и не уважал своих начальников, ибо уважать их было не за что.

В чём ещё заключалась "дерзость" Маринеско? Крон пишет: в глазах Маринеско, когда он представал перед начальством, "нельзя было увидеть ни тени страха или подобострастия".

О том же пишет и Зеленцов: он вспоминает, как после Победы моряки с "С-13", уволенные в отпуск в Ленинград, собрались в доме одного из офицеров лодки, и Маринеско, у которого явно было невесело на душе, предложил выпить "за тех, кто любит трудиться, а не виляет, как собака, хвостом перед хозяином" ("Дороги из глубины", с. 717).

Крон на с. 153-й "Капитана..." говорит о том главном, что его настораживает в нежелании начальства оценить по заслугам легендарный поход Маринеско,— "самые тяжелые проступки Александра Ивановича были совершены после награждения или даже еще позже — по возвращении из последнего похода (то есть, уже после Победы.— О. С.). Остается предположить, что на сниженную оценку подвига Маринеско повлияла его прежняя, не забытая и непрощенная вина — новогодний загул..."

Мы уже видели, что никакого "новогоднего загула" не было.

Я убежден, что не было и самовольного схода на берег. Это ведь был не будний вечер. Зеленцов пишет, что офицеры дивизиона во главе с Орлом встречали Новый, 1945-й год на "Смольном". В таких условиях отсутствие двух командиров лодки будет обнаружено в момент приглашения к столу. Между тем Маринеско и его друг (Крон не называет его имени) идут в гостиницу, заказывают в ресторане стол для себя и сотрудников Cоветской контрольной комиссии, и офицеры лодки "С-13" знают, где находится их командир.

О "винах" Маринеско после Победы Крон говорит в довольно сильных выражениях: "пил и безобразничал" (с. 162). А на с. 118-й Крон приводит слова акустика Шпанцева (или Шнапцева, в книге у Крона эта фамилия встречается в двух написаниях):

"Насчет того, что командир загуливает, мы не знали, выпившим на лодке не видели..." Не бывает на флоте такого, чтоб командир ''пил и безобразничал" и чтоб его матросы о том не знали. Я больше верю матросу, чем протоколу парткомиссии. На что опирается Крон, говоря о "грехах" Маринеско?

Некий "известный подводник, занимавший в то время высокий пост", подготовил для адмирала И. С. Исакова справку по Маринеско: "Выдержки из приказов по бригаде и решений парткомиссии. И, конечно, судебный приговор 1949 года, хотя в соответствии со статьей 6 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года Маринеско уже десять лет официально считался несудимым".

То есть, справочка была составлена довольно подло. Жаль, не назвал Крон имени "подводника, занимавшего высокий пост". Ну, никуда он от людей не денется. Обнародована будет справочка, выплывет и имя.

И Крон пишет: "Документы были подлинные, но за ними было невозможно хотя бы смутно разглядеть подлинного Сашу Маринеско, которого знали и любили Балтийские подводники" ("Капитан дальнего плавания", сс.186-187).

Зеленцов, бывший рулевой "С-13", с большим раздражением воспринял те строки в статье Н. Г. Кузнецова, где адмирал пишет о "недостатках и слабостях" Маринеско. Зеленцов категорически утверждает, что такое могли внушить Кузнецову только ярые враги Маринеско ("Дороги из глубины", с. 695).

Крон обращает наше внимание на другое место в журнальной статье Н. Г. Кузнецова. Кузнецов пишет, что Маринеско "попал в заколдованный круг". Назовем вещи своими именами: Маринеско стал жертвой изощренной травли. Уж что-что, а затравить неугодного, "дерзкого" офицера наши генералы и адмиралы умеют. И люди, которые знают положение дел, со мной согласятся: нигде в наших Вооруженных силах не травят неугодного офицера с такой безжалостностью и жестокостью, как на флоте. Весь механизм корабельной службы удачно приспособлен для этого (когда я служил на флоте, я видел, как устраивается такая травля, у нас на борту, в своей каюте, средь бела дня застрелился любимый всеми командир нашего дивизиона кораблей... как раз в моё дежурство по кораблю).

Все мы знаем, что персональное дело для парткомиссии можно вылепить не из мухи даже, а просто из ничего. Что если нужно уволить кого-нибудь, ему за три дня насчитают кучу нарушений и должностных преступлений. А независимую интонацию офицера так легко назвать дерзостью, а дерзость — грубостью.

Крон излагает содержание последнего приказа: "явился на базу после самовольной отлучки, спьяна нагрубил исполнявшему обязанности комдива офицеру", решение командующего флотом: снизить командира подводной лодки капитана 3 ранга Маринеско в звании до старшего лейтенанта и назначить помощником (даже не старпомом) командира на другую лодку ("Капитан дальнего плавания". с. 164).

Для Орла и своры его подхалимов, завистников пришел час "сладкой мести". Этот приказ командующего адмирала Трибуца готовился, когда Марннеско был в море. "...Едва лодка ошвартовалась у пирса береговой базы, в ковше Лиепайского порта, командира вызвали в штаб флота. Через пару дней он вернулся на корабль старшим лейтенантом. Рядом с ним стоял новый командир..." ("Дороги из глубины", с. 738).

Видимо, в эту "пару дней" Маринеско и гонял на своем "форде" в Ленинград, в отчаянии ища защиты у самого наркома ВМФ, об этой встрече и их разговоре пишет Крон (см.: "Капитан дальнего плавания", сс. 165-166).

Грищенко ("Соль службы", с. 230) с язвительностью заметил, что "...Кузнецов, будучи уже в отставке, выступил в защиту Маринеско". Николаю Герасимовичу Кузнецову пришлось пережить в 47-м и 56-м годах (и позже) ложь, клевету, скамью подсудимых, снятие с должности, понижение в звании сразу на три ступени, изгнание с флота, опалу, гонения, замалчивание его имени — и он начал понимать Маринеско. Кузнецов честно признавал в 68-м свою ошибку и вину: "Он попал в заколдованный круг. А мы, нужно признаться, не помогли ему из него выбраться, хотя Маринеско этого заслуживал..."

Кузнецов в 45-м Маринеско не защитил.

Знал ли Кузнецов, кто просит его защиты? Конечно. Кузнецов знал январско-февральский поход Маринеско, потопление "Густлова" и "Штойбена". Кузнецов в апреле 45-го подписал указ о награждении лодки "С-13" орденом Красного Знамени. Уж за четыре года войны Кузнецов мог убедиться, что нет на флоте более лживого командующего, чем Трибуц. Кузнецов не поверил Маринеско, а поверил Трибуцу. Разжалование на две ступени, назначение помощником командира на чужую лодку, продолжение службы под началом всё того же Орла — были для чести и гордости Маринеско непереносимы. Кузнецов мог спасти его честь, переведя Маринеско командиром лодки на другой флот. Кузнецов предложил "промежуточный" вариант: оставить Маринеско на Балтике, уже не на бригаде подплава, а в должности командира тральщика. "Послужите год, проявите себя с самой лучшей стороны, и мы вернем вас на лодку..." ("Капитан дальнего плавания", с. 165).

Такой вариант был не лучше, а даже хуже. Маринеско четче всех видел, что коли начали его травить на Балтике, то затравят до смерти или до лагерного бушлата.

Боевой командир, 32 лет, первый ас нашего подводного флота... И он уперся; демобилизуйте!

"...Через пару дней он вернулся на корабль старшим лейтенантом. Рядом с ним стоял новый командир... (о новом командире, по прозвищу "Молчаливый Курт", Зеленцов в другом месте пишет, что это был подхалим Орла, злейший завистник Маринеско, не одержавший за всю войну ни одной победы, я даже фамилию его называть не хочу.— О. С.). Экипаж переоделся в "первый срок", при всех орденах, выстроился без команды на палубе. Командир подошел к Краснознаменному флагу, снял фуражку и, преклонив колено, поцеловал флаг.

Обошел строй матросов, пожал каждому руку, расцеловал старпома и штурмана. Раздалась команда:

— Смирно!

Старший лейтенант в отставке, подводник номер один Советского Союза, бывший капитан 3 ранга Маринеско сошел с корабля, навсегда оставляя Военно-морской флот..." ("Дороги из глубины", с. 738).

Вслед за Маринеско был немедленно уволен из флота его надежный старпом, тоже любимый экипажем. Штурман был переведен на Тихоокеанский флот - "Война на уничтожение" велась не только против Маринеско, а против всего "мятежного" экипажа Краснознаменной подводной лодки "С-13".

А имелись ли у Маринеско "грехи", запечатленные в приказах, в постановлениях партийной комиссии?

Бывший старшина с "С-13" Зеленцов пишет о своем командире: "...Маринеско уходил с флота, оклеветанный завистниками и лицемерами..." (Там же, с. 738), и далее обрисовывает уже известную нам фигуру комдива Орла.

А вот что пишет Грищенко в "Соли службы" (с. 229): "...в свое время он был оболган людьми недостойными..."

Удивительно, что два автора, не знакомые друг с другом, желая обойти цензуру, прибегли к одним и тем же выражениям. Цензура пропустила фразу Грищенко, не разобравшись, о каких "обидчиках" и "людях недостойных" идет речь. Грищенко продолжает: "Верный своему характеру, Александр Иванович никогда ни на кого не жаловался. Он готов был идти под суд, но не оправдываться. Он мог, глядя обидчику в глаза, молча его презирать. А это куда страшнее любой жалобы".

Так что — не пора ли придушить миф, излюбленный нашей адмиральской верхушкой, о "справедливом, строгом" Орле и "разгильдяе" Маринеско?

Когда мы запишем в историю, что был настоящий герой, честный командир, оболганный и оклеветанный, который и грехов-то особенных за собой не имел, который настолько презирал трусливую дрянь, что даже не считал нужным оправдываться, — а травила его шайка завистников и лицемеров, тогда мы восстановим справедливость. Нарком адмирал Кузнецов в 45-м не мог видеть, что ему суждено испить ту же чашу, из коей он потчевал Маринеско.

Уже входило в права иное время, благодатное для таких, как Орёл. Интересно сличать в словарях различные даты. Крутой взлёт в карьере адмирала Орла говорит о том, что Орёл вовремя сумел стать "человеком Горшкова".

Горшковым я восхищен. Подумаешь, Нельсон, один раз победитель при Трафальгаре. Адмирал Горшков — победитель при Старой Площади, беспрерывно, в течение 30 лет. Горшков был любим Хрущевым, и Горшков был любим Брежневым, — такое "на самом верху", кажется, никому больше не удалось. Брежнев дал ему Золотую Звезду Героя (в 65-м году к 20-летию Победы Брежнев осыпал генералов и адмиралов Золотыми Звездами, за минувшую войну, — чтобы в свалке общего ликования украсить звездой Героя и себя, то было лишь начало эпохи фанфар, бахвальств, маршальских звёзд, золотых сабель и "сращивания части парт-аппарата с преступным миром", как отметил при Андропове журнал "Коммунист", теперь-то видно, что власть ещё тогда с упоением ринулась в капитализм).

Затем Брежнев дал Горшкову вторую звезду Героя, Государственную и Ленинскую премии, Брежнев дал ему звание Адмирал Флота Советского Союза. До Горшкова в нашем флоте такое звание имели только Н. Г. Кузнецов и И.С. Исаков.

Флотская молва всегда упорно утверждала, что Горшков сыграл самую нехорошую роль в "падении" Кузнецова. Кузнецов был не просто уволен, — чтобы унизить его пуще, его понизили в звании на три ступени, до вице-адмирала.

Кузнецов был последним на флоте наркомом и главкомом, которого искренне уважали. При Горшкове имя Кузнецова "не рекомендовалось" вспоминать. Из музеев исчезли фотографии Кузнецова, но чем сильнее старался Горшков, тем звучнее жила на флоте "легенда о Наркоме".

Когда Горшков в 67-м году стал Адмиралом Флота Советского Союза, на флоте это назвали: "надел погоны Кузнецова".

Кузнецов в истории: дважды Адмирал Флота Советского Союза. Его восстановили в звании, как водится у нас, посмертно. И что примечательно — лишь после кончины Горшкова.

Мне ни разу не посчастливилось встретить человека, который в обычной жизни (на кухне, в трамвае) говорил бы о мудрости и величии Леонида Ильича. Точно так же я ни от кого на флоте ни разу не слышал уважительного слова о Горшкове. О Малиновском говорили разное, о Гречко — и так и сяк, об Устинове — с уважением. А Горшкова звали: "Горшок".

В 1975 году в книге "Курсом к победе" Н. Г. Кузнецов раз семь упомянул Горшкова, но в сумме он уделил адмиралу Горшкову меньше строк, чем скажем, капитану 3 ранга Александру Маринеско. И упоминал он Горшкова своеобразно. К примеру, на с. 104 Кузнецов пишет, что высадкой десанта в район Григорьевки под Одессой в сентябре 41-го командовал контр-адмирал Горшков, и тут же, сс. 104-105, говорит, что успех операции был обеспечен "огромной работой, проделанной штабом эскадры во главе с капитаном 1 ранга В. А. Андреевым и под руководством командующего эскадрой контр-адмирала Л. А. Владимирского". На с. 429 говорится, что Азовской флотилией в 43-м году командовал вице-адмирал Горшков, и тут же: "капитан 3 ранга А. В. Свердлов возглавил штаб Азовской флотилии и проявил себя прекрасным руководителем. Ему обязана флотилия успехами целого ряда труднейших операций".

На сс. 440-441 Горшков вообще не упоминается, и за что он был снят с должности командующего Дунайской флотилией, неизвестно. Просто говорится: "12 декабря произошла смена командующих флотилией. Новым ее командующим стал контр-адмирал Г. Н. Холостяков. ...Он командовал Новороссийской военно-морской базой. Это энергичный и отважный человек. В критические моменты — а под Новороссийском их было много — он нередко брал в руки автомат и сам водил матросов в бой. Холостяков умело руководил высадкой десантов в Новороссийский порт. Элътинген (замечу, что казённая литература успех эльтингенской высадки приписывает Горшкову.— О. С.). Когда потребовалось назначить нового командующего флотилией, я без колебаний назвал кандидатуру Холостякова. И я не ошибся - под его командованием флотилия успешно решала задачи. Об этом мне не раз приходилось слышать от маршалов Р. Я. Малиновского и Ф. И. Толбухина".

Горшков военной поры выглядит в книге Кузнецова как пустое место. Флотские офицеры немало потешались, читая эти страницы. В том же 75-м году в далёком Тбилиси, в издательстве "Мерани" вышли воспоминания замечательного нашего подводника. Героя Советского Союза Я. Иоселиани "Огонь в океане". За Кавказским хребтом свои нравы, и Тбилисские издатели и цензоры могли отговориться тем, что знать не ведают, кто такой "старшина Сергей Горшков".

На всех флотах страницы о старшине Горшкове читали с наслаждением, книгу буквально рвали из рук. Вот как выглядел в ней Главнокомандующий ВМФ, Адмирал Флота Советского Союза, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР:

"...Низкорослый, плюгавенький, щуплый паренек с двумя узенькими нашивками на рукавах.

— Равняясь! — пискнул он пронзительным голосом...".

"На вечернюю прогулку нас, как обычно, вывел старшина Сергей Горшков. Только наш строй показался из-под арки училищного двора, откуда ни возьмись, к нашему старшине подскочила какая-то разъяренная женщина в высоких сапогах и неожиданно для всех стала осыпать его пощечинами. Горшков растерялся, закрыл лицо руками, уклоняясь от мощных ударов мужеподобной противницы, но это не помогло, женщина его тут же сбила с ног и стала топтать сапогами. Видя такую ужасающую картину. Борис Рахлин не выдержал, выскочил из строя и, позвав милиционера, прохаживавшегося по набережной, схватил бесчинствующую женщину, прекратив тем самым избиение, и передал виновницу в руки милиции.

— Курсант Рахлин, стать сейчас же в строй! — не без злости гаркнул старшина, как только смог стать на ноги.

По своей наивности мы тогда полагали, что Борис, по крайней мере, получит благодарность от командования за спасение своего старшины от позорного избиения сапогами женщины, но ничего подобного не произошло. "За грубое нарушение дисциплины, выразившееся в самовольном выходе из строя во время вечерней прогулки, курсанта Рахлина арестовать на трое суток..." — строго гласил приказ".

"— Кто тебя учил критиковать старших? — довольно грозно, но с той же добродушной улыбкой напустился на меня Георгий.— Хорошо еще, что ты не на того наскочил. Был бы вместо меня, скажем, тот же знакомый вам Сергей Горшков, он бы непременно схлопотал тебе гауптвахту.

— Неужели он такой... строгий? —спросил я.

— О-о-о, очень.— пояснил Гоги.— помню, как-то я ему посоветовал тщательней чистить зубы, дурно пахло из его рта, рядом сидеть было неприятно. Так он, вместо благодарности, до сих пор со мной не разговаривает..."

И далее, тоже о Горшкове: "...люди, которые боятся критики, это слабые, трусливые люди. Мне кажется, из таких людей нечего готовить офицеров... Неприемлемость критики, как правило, характерна для людей, которым свойственно самодурство и зазнайство..." ("Огонь в океане", сс. "172, 199, 208-209).

Когда я прочел эти страницы в первый раз, то верный своей привычке к сомнению (и редакторской привычке), заглянул в словари. Вышло, что Горшков не мог быть старшиной у курсанта Иоселиани: Горшков окончил училище им. Фрунзе в 31-м гoду, а Иоселиани поступил в это училище в 34-м. Значит, Иоселиани изменил закону мемуаров и внес в книгу литературный прием: под видом своих воспоминаний передал рассказы своих старших товарищей, чтобы дать читателю драгоценные черточки из юности главкома ВМФ и члена ЦК партии.

Тот ли это Сергей Горшков, не однофамилец ли?

Тот самый. На сей счет в книге Иоселиани есть четкое указание:

"...никто из нас не сомневается в том, что декабрьские 1941 года десантные операции флота в Керченском проливе были проведены по-дурному, неграмотно и потому зря погибло много наших людей и боевой техники...

— Ну, там отличился мой друг Горшков,— перебил Рахлин" ("Огонь в океане", с. 345).

Флотские люди "с лету" понимали эту фразу, дерзко напечатанную, пусть за Кавказским хребтом, но в Советском Союзе в 1975 году.

В декабре 41-го контр-адмирал Горшков командовал Азовской военной флотилией. "Боевая летопись ВМФ..." (сс. 260-261) бесстрастно фиксирует, что боевая задача по высадке 5 десантов (224-я стрелковая дивизия, 83-я морская стрелковая бригада и часть сил 12-й стрелковой бригады) фактически была флотилией не выполнена. Судя по сухим строкам "Летописи...", бедлам там царил страшный, множество людей погибли зря. В течение недели отряды флотилии "перенацеливались" командующим, возвращались по своей воле в Темрюк. Высаженные на берег разрозненные батальоны были отрезаны немцами и уничтожены. Лишь "...31.12 утром стало известно об освобождении Керчи, поэтому принятые на корабли суда и войска были направлены туда" (Там же, с. 261).

(Замечу в скобках, что немцы бросили Керчь, потому что наши в ночь на 29 декабря 41-го захватили Феодосию — в результате безумной в дерзости и гениальной в исполнении десантной операции Черноморского флота. Ворвавшиеся на катере в гавань десантники захватили маяк и зажгли его. Подводные лодки выставили светящиеся буи и, всплыв, прожекторами указывали в ночи путь кораблям. Под убийственным артогнем три эсминца и крейсер вошли в порт, ошвартовались к молам и начали высаживать полки десанта и технику... такой операции не было нигде и никогда в мире.)

Горшков летом 45-го получил высший флотоводческий орден — Ушакова 1-й степени (всего 25 кавалеров насчитывает в нашем флоте этот орден), видно, покровители у него были "не слабже", чем у Трибуца, а весной 65-го, за те же военные достижения — звезду Героя. В 56-м он стал главнокомандующим ВМФ и удержался в сей должности до 85-го года.

Н. Г. Кузнецов в своих книгах много раз повторяет одно и то же: "Я не устану повторять, что лишь разумное и научно обоснованное сочетание различных родов морских сил и классов кораблей может обеспечить выполнение задач, стоящих перед флотом...",

"...не следует противопоставлять один класс корабля другому или отдавать предпочтение какому-либо определенному классу кораблей. Правильное соотношение всех классов кораблей, исходя из задач, стоящих перед тем или иным флотом, является наиболее разумным решением..." ("Накануне", сс. 329, 331).

В 60-е и 70-е годы такие строчки читались совсем иначе, нежели теперь: то была самая острая и беспощадная (насколько позволила цензура) критика в адрес главкома Горшкова. Флотский читатель мгновенно понимал, и чём и о ком речь.

О предвоенной "Большой кораблестроительной программе" (как она разрабатывалась, изменялась, как утверждалась, насколько успели её выполнить) в последние годы написано уже немало. Говоря о военной поре, Н. Г. Кузнецов в 69-м году замечает: "В чем мы остро чувствовали недостаток — это в малых авианосцах, без которых уже и тогда не могли с наибольшим успехом действовать эсминцы и крейсеры" ("Накануне", с. 330). Речь здесь о том, что наши боевые корабли, не имея в открытом море прикрытия с воздуха, несли тяжелые потери от вражеской бомбардировочной авиации (особенно на Черноморском театре), а развить эту мысль далее Кузнецов не мог по причине цензуры. Но каждый, имеющий разум, видел: уже 41-й и 42-й годы, битвы японского и американского флотов на Тихоокеанском театре, Перл-Харбор и Мидуэй доказали, что крупный авианосец, несущий сотни штурмовиков, стал главным ударным оружием на море.

Есть сведения, что сразу после войны в нашем флоте и в правительстве вокруг авианосцев разгорелась борьба. Против авианосцев были и нарком судостроения, и адмирал Исаков, который после снятия Кузнецова напечатал статью, где назвал авианосцы "плавающими гробами". Адмирал Галлер незадолго до своего ареста в 47-м опасался, что при таком положении дел флот получит авианосцы лишь году к 60-му (см.: Зонин С. А. Адмирал Л. М. Галлер. "Воениздат", 1991, сс. 382. 384).

О том, что творилось с нашими кораблестроительными программами в минувшие 50 лет, нам поведают грядущие историки. Но и к 60-му году никаких авианосцев наш флот не получил. Где нет истории, там говорит предание. Предание говорит, что Горшков очень ловко угодил Хрущеву, и так изуродовал программу строительства военного флота, что флот до сих пор от угодливости Горшкова не оправился (полноценная, в боевом отношении, палубная авиация у нас появилась совсем недавно).

Хрущев верил в ракету с боеголовкой, как христиане верят в силу креста. Хрущев в публичных выступлениях говорил, что большой корабль—лишь большая мишень, Хрущев презирал океанский флот, не ведая, для чего флот нужен: газеты не зря называли Никиту Сергеевича "верным Ленинцем".

Ленин в ноябре 1922 года продиктовал записку к Сталину, где говорилось: "...флот в теперешних размерах хотя и является флотишкой, по справедливому замечанию т. Склянского, все же для нас непомерная роскошь. Крейсер "Нахимов" надо достроить, ибо мы его продадим с выгодой, а в остальном я убежден, что наши морские спецы все же увлекаются непомерно. Флот нам не нужен..." (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, сс- 311-312).

Такое распоряжение прямо противоречило принятой в марте 21-го года закрытой резолюции Х съезда РКП(б) "О Красном флоте" и резолюции XI съезда партии, который в марте 22-го года подтвердил курс на всемерное возрождение и укрепление Красного флота (см.: "ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК". Часть I. М., Партиздат ЦК ВКП(б), 1936. сс. 403, 458), но Ленин ссылался на решения партийных съездов, лишь когда ему это было выгодно.

Товарищ Сталин мудро оставил без внимания эту Ленинскую бумажку. Сталин хотел иметь могучий океанский тяжелый флот. Война с Германией не позволила исполнить "Большую программу", выстроить линкоры типа "Советский Союз" и линейные крейсеры типа "Кронштадт"...

Горшков умело "подсуетился под Хрущевым". При нём свершилось деяние, которому и определение-то найти трудно: на верфях резали автогеном уже готовые боевые океанские корабли. Резали — по душам моряков. Уничтожали миллиарды, отобранные "по копеечке" (выражение Сталина) у народа. Одобрили сие действие только чиновники и бойкие журналисты. В кругу старых моряков и по сей день звучит такая брань в адрес Хрущева и Горшкова, что тени "лидера" и "флотоводца", я думаю, трепещут в мире ином.

Предмет политики (чему и товарищ Сталин учил) есть власть, захват власти и удержание власти. Горшков был политик. Он бился при Старой Площади. Когда крейсер выходил на боевое (!) дежурство в океан с неработающим стартовым комплексом (могу назвать имя корабля и дату выхода), очевидно было, что Горшков морочит голову не "вероятному противнику", а родному Политбюро. При Горшкове утвердились преемники Трибуца, которые не служили (Родине, флоту...), а боролись за место. Если наш адмирал, воротясь домой, говорил жене: "они жаждут моей крови", — жене в голову не приходило подумать плохое про Пентагон или НАТО. Жена знала, что злейшие враги её мужа — другие адмиралы.

При Горшкове возникло позорное племя "папанинцев" — так прозвали на флоте сыночков верхушки. "Папанинцы" делались адмиралами и попадали в энциклопедии — "вне зависимости от заслуг и личного вклада".

Чтоб укрепить своё кресло. Горшков убедил Старую Площадь выстроить подводный ядерный флот, какого (по численности) не было нигде в мире. Адмиралы возомнили себя вершителями судеб человечества. Историки будущие подсчитают, сколько миллиардов долларов ежегодно выдаивало из державы это чудовище.

Контр-адмирал Р. Л. Зубков в статье "Флот, который мы потеряли" ("Независимая газета", 1996, 13 января), видимо, высказывает не только своё мнение, когда пишет, что для СССР такой флот был не по силам. Что до качества тех подводных лодок — о нём вам расскажут офицеры, которые тонули, горели, облучались (а погибшие уже ничего не расскажут).

Покуда у нас нет истории флота, её заменяет живопись.

Художник Игорь Пшеничный в 95-м году завершил групповой портрет деятелей Российского Флота, более двухсот персон, от петровских времен и до наших. Издатели "Морского биографического словаря" украсили переплет книги фрагментом этой живописи. Если сравнить толпу исторических лиц на полотне с береговым массивом, то меж Кузнецовым и Горшковым пролегает бухта, фиорд. Кузнецов и Горшков соседствуют, но разделены пространством. Кузнецов принадлежит к той части истории, где Ушаков и Нахимов. А Горшков — уже из другого времени.

Кузнецов — самое светлое, яркое пятно в полотне. Весь в белом, да еще в солнечном луче: высокий, статный, красивый (ещё не разбалованный, в золотых погонах и в золотых нашивках Адмирала Флота Советского Союза)...

Горшков — самое черное, грязное пятно. В черном, в черных погонах Адмирала Флота, и даже золото его нашивок черное. Низкорослый, с вислым брюшком, ножки враскорячку, претензия на горделивость, ручонка по-наполеоновски за бортом сюртука, другая что-то указует вниз... а взгляд подозрительный, неверный и никак не отвечает "важной" позе.

Это — приговор, вынесенный не художником, а всем мнением флота.

То, что адмиралы вознамерились в честь 300-летия русского флота вырубить середину Александровского сада, и в центре Петербурга, меж Медным Всадником и Александровской колонной, поставить "статуй" Горшкова (почему-то с биноклем), приводит на ум анекдот.

Идут два ворошиловских стрелка через площадь Искусств, читают надпись на пьедестале. Один другому: "Слушай, а почему памятник — Пушкину? Ведь Дантес попал?"

Почему адмиралы держат в секрете 41-й год? Зачем их знаменем является Трибуц? Они чувствуют, что если общество предъявит счет Трибуцу, то вступит в действие "принцип домино", и отвечать придется им — за их собственные дела. Сколько лодок погибло в последние тридцать лет? Адмиралы надувают щёки: государственная тайна. В одной из передач ТВ прозвучало: "больше двадцати", и говоривший тут же поправился: "это не только атомные, но и с дизельными лодками вместе...". Будто от этого легче.

Ракетную подводную лодку "К-129", погибшую в марте 68-го, подняли со дна Тихого океана американцы летом 74-го (и захоронили её экипаж в море с соблюдением ритуала, принятого в советском ВМФ, под гимн Советского Союза). На флоте об этом говорили глухо и противоречиво. Отчетливо раскрыл эту тему Н. Бурбыга в серии статей "Подводная лодка из бухты "Могила" (см.: "Известия", 1992, №" 154-157).

Там, в частности, говорится, что когда газеты всего мира (кроме наших газет) сообщили о поднятии погибшей Cоветской лодки, МИД СССР послал США ноту: ваши службы, в нарушение международно-правовых норм, подняли наш корабль... — на что госдепартамент США отвечал: а вы не объявили о гибели своей подводной лодки...

Вскользь прошло в печати упоминание, что в 83-м и 86-м годах погибли две наши атомные подводные лодки ("Собеседник", 1990, № 50).

История гибели лодки "Комсомолец" в 89-м году — до сих пор казённая тайна (когда эта лодка горела, когда она тонула, когда она гибла, она имела другое, секретное имя. "Комсомольцем" лодка стала именоваться только на другой день после гибели...). Позорную историю, которую разыграли высшие адмиралы после гибели "Комсомольца", подробно изложил морской офицер, народный депутат СССР А. Емельяненков в большой статье "Рапорт не по команде. Открытое письмо Главнокомандующему ВМФ адмиралу флота Чернавину В. Н." (Там же, ее. 2, б).

Адмиралы очернили и погибших, и тех, кто чудом выжил. Причем и выжившие офицеры, и родственники погибших подверглись травле, преследованиям: а чтоб не смели говорить правду. "Наши сыновья имеют право только погибать...", "...правда никому не нужна...". Зам. начальника Военно-морской академии Герой Советского Союза вице-адмирал Е. Д. Чернов хотел добиться правды об этой истории — и был вышиблен с флота. Вчера ещё его официально именовали "подводник номер один", в один миг он стал "предателем интересов подводников". Емельяненков пишет, что эта история является "...уроком абсолютной незащищенности порядочного человека от циничного, барского произвола, культивируемого на флоте".

Будущие историки обо всём расскажут.

Адмирал Поникаровский пишет в "'Труде", что мои заметки — "кощунство". Адмирал Руссин пишет, что мои заметки имеют "клеветническую направленность". Господи, какая каша а голове у контр-адмирала Руссина. Он же на первой странице "Вечернего Петербурга" (19 марта 1996 г.) жалуется, что адмиралы, кому поручен юбилей флота, не дали совету ветеранов-подводников ни копейки на издание "Книги памяти". Не дали, и не дадут. Будущие историки с удивлением увидят, куда ушли деньги, отпущенные казной на юбилей флота. Руссин не хочет понять, что если издать книгу о погибших в войну героях, то кому-то одному из "юбилейных адмиралов" не хватит на билет в Штаты или обратно. Им гульнуть хочется, они уже "новые русские", а ветеран Руссин лезет к ним с какой-то памятью павших...

Адмирал Поникаровский говорит в письме в "Вечерний Петербург", что такие, как я, погубили Cоветскую власть, и в доказательство (!) приводит цитату из романа А. Иванова "Вечный зов" (какой начитанный адмирал, он бы ешё Кочетова процитировал). Мне трудно согласиться с богатым и могущественным президентом фонда Поникаровским. Я более согласен с товарищем Сталиным. Товарищ Сталин учил: "Допускать воровство и хищение общественной собственности, — все равно, идет ли дело о собственности государственной или собственности кооперативной и колхозной,— и проходить мимо подобных контрреволюционных безобразий.— значит содействовать подрыву Cоветского строя" (Сталин И. Вопросы Ленинизма. М., ОГИЗ. Госполитиздат, 1947, с. 393).

А уж как воровали на флоте при Горшкове — только слогом богатырских былин рассказать можно. Адмиралы, которые воровали, зря хорохорятся. Будущие историки укажут с точностью до поддона кирпича, до мешка цемента, до куртки-канадки, до ящика вина из рациона подводников. до жестяной коробки воблы,— сколько ''тиснул" конкретный адмирал Пупкин. Прелесть в том, что адмирал без помощи матроса (по Салтыкову-Щедрину) даже украсть не умеет. Конечно, матрос ничего никому не скажет. Только соседу по койке да трем надежным ребятам в курилке, да начальнику гаража, да ещё особисту.

Горшков в своих мемуарах с гордостью пишет, что при нем флот вышел в океан. Сие важно: при закупках продовольствия и прочего в кап. портах открылся космический простор для валютных махинаций. Тема эта тоже найдет своих исследователей. Имелись и другие пути к обогащению. Одну из знаменитых историй рассказывали так: сотрудники КГБ разматывали в одной из южных наших республик "теневую структуру", накрыли мощный центр, на миллионы долларов техники из США, Японии. Установили: закуплена техника Внешторгом. Кому передана? Военно-морскому флоту.

Андропов, тогда ещё шеф КГБ, к удивлению многих разрешил пощипать перышки из ВМФ (может, он в то утро с Горшковым повздорил?). Выяснили: техника ушла в центр подготовки экипажей атомных подводных лодок. Адмирал, начальник центра подготовки, на следствии и суде молчал, как партизан. А когда зачитали приговор - 12 лет, бывший адмирал изменился в лице. Видимо, ему обещали совсем другое. Изменившись в лице, адмирал заявил, что готов дать дополнительные показания. Ночью он умер в камере, от какой-то хвори. Некий из Ленинградских маринистов написал даже, на сей сюжет, небольшую повесть, я читал её году в 84-м в рукописи (это называлось "самиздат").

Украшением флотской жизни всегда было "крепостное право". Начальники, что понаглее. неизменно пригоняли на труды в своих латифундиях дармовую рабочую силу. Матросы (гордость наша, защитники Отечества) копали огород, возили мебель, красили потолки в адмиральской квартире. Есть у меня любимая история. Один Ленинградский адмирал решил защитить свои накопления бронированной дверью. Дверь он, не знаю каким путем, приобрел. Из жадности адмирал не позвал наёмных мастеров, а велел пригнать матросов. Адмиральша матросов чем-то обидела. Чтобы показать адмиральской чете, кто в жизни главный, матросы приварили петли не с той стороны. Дверь встала идеально. Но глазок очутился внизу. Из жадности адмирал опять не позвал мастеров, чтоб переставили дверь, а из трусливости не позвал других матросов. И с тех пор, чтобы глянуть, кто звонит в дверь, адмиральской чете приходится вставать на четвереньки. Адрес могу указать, дверь и сейчас так стоит.

В России история, близкая к правде, пишется лет через 70 или 90 после событий: когда написанное уже не задевает ничьих личных, или групповых (кастовых, партийных, бандитских...) интересов. Вообразите, что о войне в Чечне (а война эта, по длительности своей, уже сопоставима с германской войной) мы знаем только из сообщений "силовых министров".

Примерно так у нас написана история Великой Отечественной.