"Ицхак Мерас. На чем держится мир " - читать интересную книгу автора

Он аккуратно сложил белый лист, сунул в синий конверт, заклеил.
Неторопливо встал из-за стола, протянув конверт; шел к ней и улыбался.
Похлопал ее по плечу.
- Ты есть кгасиф, но, - он виновато нагнул голову, - но не ошень...
немношко, немношко не интегесный женщин. Наин, Наин! Все гут! Больше
пгиходит не нушен, Наин! Она ничего не слышала. Она смотрела на синий
конверт. А потом поклонилась, получив его, и убежала. Она спешила за город,
бежала прямо в лагерь. Ей повезло. Даже до лагеря не пришлось бежать. Сразу
за городом, возле кузницы, где она теперь жила, увидела длинную вереницу
людей, утопавшую в дорожной пыли, а вокруг белоповязочников с винтовками.
Она не вдруг поняла, что это они, из лагеря. Господи Боже мой, успела...
Ведь могла опоздать! Гос-по-ди Бо-же мой!
Успела!
Кто знает, куда их снова гонят? Говорили, будто в Люблин, на работы. А
где он, этот Люблин? Наверное, очень далеко.
Успела.
Она остановилась. Перевести дух и дождаться.
Глазами уже нашла своего мальчика.
Впереди колонны, по ступицу в дорожной пыли, плыла бричка. В ней
восседал какой-то рябой, должно быть, главный над ними. Она кинулась к
бричке, ухватилась за спинку сиденья и показала синим конвертом на мальчика.
- Вон тот... Тот, видите? Господин комендант позволил взять!
- Что?!
- Вот бумага... Сам написал и еще в конверт заклеил...
Она подала конверт.
Рябой вскрыл, осторожно расправил белый лист, быстро пробежал глазами и
расхохотался. Он хохотал, схватившись за живот, комкая белый лист. Потом
передал его идущему рядом, тот прочел, передал другому, а она бежала следом
натыкаясь на белые оскаленные зубы и гогот.
Бумага обошла вокруг всей колонны. Она, чуть живая, нагнала бумагу и
снова ухватилась за сиденье:
- Отдайте мальчика... Самый главный, комендант позволил... Он нагнулся
к ней, брызгая слюной в самое ухо:
- А ты знаешь, чтб положено за укрывательство жида? Пуля... Пулька...
Он тыкал дулом ей в живот:
- Пуф! Пуф-пуф!
Потом сунул ей в руки измятый белый лист и гаркнул:
- На, и брысь! Чтоб духу твоего тут не было! Марш! Она взяла бумагу и
отступила на обочину. Буквы сливались перед глазами, никак не могла сложить
из них слова. Потом вытерла пот, щипавший глаза, и снова расправила лист.
Наконец прочла: "Сказат ей ошен некарашо убираль квартир". Тут и она
захохотала.
Долго стояла по колено в дорожной пыли и хохотала, а потом, как
прибитая собака, поплелась за колонной. Она шла сзади всю дорогу, через весь
город, через имение, до самого гумна, пока люди, притаившиеся за деревьями,
не задержали ее.
А с гумна женщин и детей гнали небольшими партиями по большому зеленому
лугу к соснам, к ямам, откуда брали гравий, и ее мальчика тоже угнали, а
возвращались оттуда только белоповязочники, чтобы снова гнать. И гнали
снова, и от сосен, из карьера доносился беспорядочный треск пулеметов,