"Ицхак Мерас. Полчаса в незнакомом доме " - читать интересную книгу автора

из них предназначался я, неужели всем, вряд ли всем, ведь думал найти здесь
только одну, но если их было три, что поделаешь, просто не надо было
обращать внимания, ведь и они не замечали, что был я всего лишь в
потрепанной майке, может, так и должно было быть, а может, все они сидели
вместе, чтобы одной из них было легче ждать - меня ждать: а может, сидели
они все три, чтобы разговор какой завязать, чтобы познакомились мы, что ли,
или хотя бы о погоде поговорили, что ли, чтобы все стало простым-простым, и
я осмотрел женщин, всех трех, ища жену очкастого мужчины, которой, как
думал, предназначался я.
Никакого знака, никакого движения, словно заколдовал я их, а может, они
меня заколдовать хотели. Безмолвие пропитало воздух, и вещи, и женщин.
Я с кресла поднялся.
- Имя мое, - сказал я. - ...
И поклонился каждой в отдельности.
- Фамилия моя, - сказал я, - ...
И снова оказал честь каждой.
Никто не ответил, даже не дрогнул, и тишина все длилась, начиная
пугать.
Неужели все, думал я, неужели всем я нужен, и как тут начать, или они
сами начнут, или какой знак подать надо, что я готов, хотя и не чувствовал
себя мужчиной, может, лекарства еще не подействовали.
Сел я опять в свое кресло и сосредоточился, стараясь хоть какую-то
жизнь почувствовать, ведь живыми же были эти женщины, все три.
На диване, в угол локтем упершись, телом половину кресла заполнив,
сидела пожилая женщина. Я видел ее большое круглое лицо, пышные волосы,
обрамляющие это лицо, к рупные руки, полуобнаженные, такую же крупную грудь
и бедра, черную одежду на ней, круглый живот, той же одеждой стянутый. Она и
была, видимо, женой очкастого.
Но она даже не взглянула на меня, может, я не был ей нужен.
Во вторую всмотреться никак я не мог. Словно видел ее, но не видел. Она
маячила у меня перед глазами как тень, как темная тень, потому что комната
была такой же серой, как и прихожая, и никакого яркого цвета не было вокруг.
Как во сне. И видел я ту вторую всего лишь, как темный силуэт, и хотя я
знал, что она молода, и хороша, и привлекательна, и лучшая из них - пусть бы
ей-то и был я нужен, - но не видел ни ее глаз, ни губ, ни щек, ни рук, хотя
и знал я, что они есть, сливалось все это с ее стройным телом, вытянувшимся,
почти лежащим в таком же кресле, как мое, и видел я ее глядящей не на меня,
а напротив, на третью - на девушку, застывшую на краю широкой кровати.
Посмотрел и я на нее и понял: не напрасно спешил светловолосый очкастый
мужчина, подготавливая меня. Было время - самое время, - самый последний
час.
Бледное лицо. Белая шея. Разбросанные светлые волосы беспорядочно
падали на плечи. Тонкое платье на голом теле, длинное, до самого пола, без
рукавов, с глубоким вырезом. Ноги сдвинуты, бедра в складках этой ночной
одежды затерялись, едва края кровати касаются. Руки к бокам прижаты, в
локтях немного согнуты, кисти рук на колени положены. И взгляд серых глаз, в
меня впившийся, - колющий, прокалывающий и вдаль уходящий, словно глаза
наблюдают за тобой, а может, и вовсе не видят, а может, видят и тебя, и все,
что за тобой, словно давая понять, что все это - ты, и все, что за тобой, -
только тени.